Денис Чекалов - Сумеречный судья
— Он уверен, что Багдади успел закончить поэму.
— Соловейчик-то? Не смеши, маэстро. Соловка в последние месяцы даже написать в унитаз не мог, не промахнувшись. Не то, что поэму.
Она задумалась.
— Майкл, — сказала она. — Маэстро. Я вот в твои глаза смотрю, тону в них, и ничего не помню. Ты ведь тот, что все эти книги написал, верно? Конечно, у тебя и глаза такие. Даже Зденчик тобой восхищается, хоть и на Соловья нашего молился. Знаешь, маэстро. Как закончим мы тут, приходи ко мне. И девочку свою приводи. Она ничего. Развлечемся…
Я не счел необходимым рассказывать претору о резной шкатулке, которую нашел в шкафу с помощью Люсинды. Гном не любил, когда в его городе хозяйничали другие, и мне не хотелось лишний раз наступать ему на хвост.
Эльфийка спрятала черепашку в сумочку, полагая, что мертвой Диане наркотики уже не понадобятся. Я не стал отбирать их, и читать проповедь о том, как вредно нюхать порошок алого гиацинта. Я знал, что это ни к чему не приведет.
Чувствуешь себя скверно, когда видишь человека, которому невозможно помочь. Но это лучше, чем терять время, пытаясь изменить неизбежное.
12Дом был выкрашен в темно-зеленый цвет — большое, двухэтажное здание с деревянной горгульей. Он погружался в древесные кроны, так, что самой крыши почти не было видно; особняк прятался в них, словно кошка, засевшая в кустах.
— Неплохое место для спившегося поэта, — заметила Франсуаз, выходя из конного экипажа. — Почему он жил в грязной мансарде, имея такой дворец?
— Тому есть две причины, — ответил я. — По крайней мере, пока я вижу две. Посмотри на этот дом, Френки. Что ты можешь о нем сказать?
Перейдя через улицу, я подошел к калитке и дотронулся до кнопки звонка.
— Спокойствие, — ответила Франсуаз. — Сад ухожен. Стабильность. Благопристойность. Мои тетушки были бы счастливы, выйди я замуж и поселись в таком особняке.
— Для мятежной души поэта, лживое мещанское благополучие. Видишь ли, им всегда надо против чего-нибудь бунтовать. Это делает их знаменитыми. А главное, как прозорливо гласит пословица — ломать не строить.
Никто не отвечал на мой звонок; или же никто не хотел.
— Ты сказал, две причины, по которым осленок-поэт уехал отсюда. А вторая?
— Мне кажется, это элементарно, Френки. Здесь живет его жена.
Девушка подошла ко мне и моему снаряду для тренировки пальца — звонку.
— Лора Морвинг, третья дочь лорда Дарнуэлла, — продолжал я. — Вышла за Серхио, когда он был в самом расцвете, и еще не блевал по утрам в подушку. Расстались мирно, без скандала, даже не развелись официально. Очень богата и влиятельна в Санта Хаване, хотя и не унаследовала магический талант отца.
Я посмотрел вверх, на окна.
— Мне это не нравится, — сказал я.
— Тебе все не нравится. Вдруг ее просто нет дома. Для черной вдовы самое время закатить веселую пьянку.
— Экипаж на месте.
— Может, коляска его.
— Нет! Только взгляни на ладно. Красивое, дорогое — но в то же время строгое, сдержанных тонов, как и этот дом. Соловей не мог ездить ни в чем подобном. Если ты вспомнишь, какой образ жизни он вел, то поймешь — его экипаж не должен блестеть лакированными дверцами. Серхио скорее катался в чем-то грязном, облупленном, с покривленной осью.
— Значит, она не хочет открывать.
— Не думаю. Взгляни на дверь, Френки. Здесь два замка и засов. Заперт только верхний.
— И?
— Женщина, которая живет в таком доме и ездит в таком ландо, не станет устанавливать на дверь лишние замки. А если они ей нужны, будет запирать все.
— Этому тоже может быть объяснение.
— Согласен. И мы его поищем.
Я вынул из-за манжеты длинную отмычку и вставил в замок.
— Майкл! — воскликнула Франсуаз.
— Что? — спросил я.
— Ты собираешься вломиться в чужой дом только потому, что хозяйка забыла запереть его на все задвижки?
Замок хрустнул металлическими челюстями. Калитка начала открываться.
— Если сформулировать это таким образом, — произнес я. — То да.
— Ты еще говоришь, что я чокнутая.
Садовые дорожки были уложены небольшими плитами. Зеленая трава выбивалась между ними; в ней чувствовалось что-то домашнее и ухоженное, не правильное, выблистанное до последнего камешка, как перед Башней Магов, но живое.
Я поднял голову, глядя в окна второго этажа.
— Хорошее место, чтобы совершать преступления, — пробормотал я.
Крик раздался одновременно со звоном разбитого стекла. Неясная фигура метнулась на фоне окна; дневной свет, пронизывающий кроны деревьев, играл на поверхности витражей.
— Помогите! — донесся до меня женский голос.
Раздался выстрел.
Я вынул револьвер и побежал к дверям.
Не скажу, что очень люблю спасать девушек, попавших в беду.
Зачем их поощрять, верно?
Но мне не нравилось стоять под окнами, за которыми прятался человек с револьвером.
Я не смог бы увидеть его, даже если бы захотел.
Он, даже если бы захотел, не мог меня не увидеть.
Был небольшой шанс, что дверь отперта, но увы. Я вышиб ее ударом ноги, и сразу отступил в сторону. Первый этаж оказался пуст. Разбросанные окурки валялись вокруг пепельницы, подобно следам взрыва, на которые смотришь с высоты полета вивверны.
— Если кто-то не верит, что от стихов одни неприятности, — пробормотал я. — Ему стоит заглянуть сюда.
Над нашими головами раздался возглас пощечины; расстояние и стены заглушали его, но есть звуки, которые ни с чем не спутаешь.
Я не слышал женского плача, не раздавались и мольбы о пощаде. Все говорило о том, что леди Морвинг попала в переплет, гораздо более крепкий, чем те, в которых издавались книги ее мужа. Но эта женщина была не из тех, кто станет унижаться.
По лестнице я поднимался, стараясь не шуметь. В этом далеко не все зависит от вас, но мне повезло. Ни одна ступенька не подавала здесь писклявого голоса, а ковровая дорожка скрадывала шаги.
Голоса и шум указывали мне направление. Взломщики не догадывались о том, что скоро к ним присоединится компания. Они были заняты Лорой, и не расслышали, как я вхожу.
Их оказалось двое. Не чета городским оркам, которые служили у Дэйбрила Элдариона. Мохнатые, клыкастые оркохоббиты, — эти явно работали на самих себя.
Один стоял возле высокого книжного шкафа, вываливая на пол одно издание за другим. Пролистывал наскоро страницы, и отправлял измятый томик в последний полет к паркету. Тот начинал всхлопывать листами, словно надеялся взлететь; но всем им было суждено разбиться, сложившись на полу горой погибших аэропланов.
