Денис Чекалов - Сумеречный судья
— Думаешь, ты мог ее спасти?
Красный фургон ехал далеко внизу, на городской улице. Отчего-то он привлек мое внимание, и я не отрывал от него глаз, пока тот не скрылся за рядами домов.
— Мне бы хотелось так думать, — ответил я.
Я повернулся спиной к огромному городу.
Претор стоял над телом, и только крови на руках не хватало, чтобы принять его за убийцу.
— Вы сказали, что Диана была подругой Багдади, — заметила Франсуаз. — Она была подругой — или подругой?
Претор поднял глаза от убитой; чем-то она притягивала его взгляд гнома.
— Они трахались? — подсказала Френки.
— Об этом лучше у второй спросить, — ответил королевский следователь. — Той, что тело нашла. Сейчас в истерике бьется.
— Кто она?
— Люсинда Эйвенель. Пришла сюда, чтобы поговорить о Серхио. Вместе порыдать захотелось. Дверь была открыта, она заглянула — и увидела тело.
— И у нее появилась веская причина заплакать, — констатировал я. — Полагаю, Френки, нам пора поговорить с этой девушкой.
Люсинда Эйвенель курила, закинув ногу за ногу и поставив локоть на стол рядом с собой. Широкое лицо обрамляли песочного цвета волосы. Она подводила глаза ярко-синей мифрилью, губная помада казалась почти бесцветной. В правом ухе висела большая, но легкая золотая серьга, в левом ничего не было.
— Если девица только что билась в истерике, — произнесла Франсуаз. — То слишком быстро с ней справилась.
Люсинда посмотрела на меня не без интереса. Ее глаза скользнули по дорогому костюму, задержались на поясе с бриллиантовой инкрустацией, и наконец она встретилась со мной взглядом. Взор ее был живым, ищущим, и в нем читалось нечто, готовое перерасти в сексуальное приглашение.
То, что я испытал, глядя на нее, наверняка бы ее удивило. У меня создалось неприятное впечатление, будто я по-прежнему смотрю в глаза мертвой Дианы.
— Она не справлялась, — ответил я.
Я присел на стул напротив Люсинды:
— Где вы взяли наркотики?
Эльфийка поглядела на меня так, словно я начал ее кадрить; а она еще не решила, переспать со мной сразу, или немного поиграть. Поднялась и, подойдя к шкафу, раскрыла зеркальную дверцу. В ее пальцах появилась резная коробочка, в форме черепахи.
— Я нюхнула только два раза.
Это не были слова оправдания.
У меня начало складываться странное ощущение, что Люсинда видит во мне своего, в противовес претору и королевским стражникам.
— Вот зачем вы пришли сюда сегодня, — произнес я.
Приняв из рук Люсинды деревянную черепашку, я открыл крышку, вделанную в панцирь фигурки. Мне не пришлось принюхиваться, чтобы определить тип наркотика — алый гиацинт, довольно сильный, он был особенно распространен в таких полубогемных кругах.
Простой гоблин предпочел бы что-то более крепкое.
— Стражники даже не смотрели, чем я занимаюсь, — произнесла Люсинда, возвращаясь на табуретку. — Им ведь не обязательно знать, правда, маэстро?
— Почему вы зовете меня так? — усмехнулся я.
Она заговорщически улыбнулась; если можно говорить так о девушке, которая постоянно находилась в состоянии томного полусна.
— Не потому, что кажешься старше, — произнесла эльфийка. — Ты как раз то, что мне нравится. Молодой, сильный — не такой, как все эти сопляки, которые даже нос подтереть не умеют, чтобы щеки не испачкать.
Эльфийка слегка наклоняла голову, рассматривая меня.
— А, маэстро? Не знаю, есть в тебе что-то такое. Ум, огонь. Хочется идти за тобой, куда ни скажешь… В Соловушке это было. Пока не спился. А вот ты не из таких…
Люсинда положила на стол руку, явно рассчитывая, что я дотронусь до нее. Френки в ужасе переводила взгляд с меня на юную наркоманку.
— Ты знаешь, кто убил Диану? — спросил я.
— Нет… Кому она нужна? Наивной Дианочка была, глупенькой. Думала, Соловушка ее любит.
— А это не так?
— Он и бутылку-то не любил, в последнее время. Совсем плохой стал, наш Серхио. Почти ничего не писал. Только сидел, обнимет стаканчик, и ныл, что никто его не будет помнить, когда умрет.
— И ты его бросила?
Люсинда приняла этот вопрос спокойно.
— Еще раньше… Когда-то Соловушка хорошо писал. У меня от него дух захватывало, и сердце сжималось — сладко-сладко. Но не потому, что я была дурочкой какой, вроде Дианы.
Она посмотрела в сторону комнаты, где лежала ее мертвая подруга.
— Знаешь, маэстро, Серхио никогда в постели не был хорош. Башка у него хорошо работала, а вот все остальное… Потом и мозги сварились. Но стоило ему посмотреть на меня — и все, я была готова с ним столько, сколько он скажет. Вот как сейчас ты на меня смотришь…
У Френки из ушей пошел пар.
— Диана тоже с ним спала?
— Как подстилка… Неважно, пьяный он или трезвый. Дурочка она была, Диана наша, я уже говорила. Ложилась с ним, даже когда от него воняло. А воняло почти всегда.
— А что жена Серхио?
— Жена? — Люсинда хохотнула. — Та еще штучка. Ты ее не видел, иначе бы и не спрашивал. Половая тряпка и то красивее. Ни то, чтобы за собой проследить, там или подкраситься. Все только о нем думала — Серхио да Серхио. А Соловейчик-то видеть ее не мог. Потому в мансарду и переехал.
Она мечтательно посмотрела на кончик незажженной сигареты.
Странно, но эльфийка не осмеливалась закурить, словно чувствуя, что мне это не понравится.
— А хорошие деньки были, — сообщила она. — Я, Соловейчик наш, Диана, Зденек. Он нам свои стихи читал. Потом трахались — я, он и Диана.
— Втроем?
— Да, маэстро. Настоящий улет. Так его даже проще завести было. А потом я Дианку одну оставила — Соловейчик уже совсем стал не тот.
— А Лишка? Он участвовал в ваших играх?
— Зденек-то? Не. Тот никого, кроме Соловушки своего, не замечал.
Люсинда хохотнула.
— Я так думаю — если бы он и захотел с кем из нас перепихнуться, то с самим Серхио. Влюблен в него был, как баба. До сих пор ходит, ноет.
— Что скажешь об Элдарионе? — спросил я.
Я знал, что Дэйбрил принадлежит к тому типу мужчин, которые обычно нравятся женщинам — сильный, богатый. И в то же время достаточно ограниченный; это позволяло его содержанке чувствовать, что она много выше любовника.
— Дергар-то? Он ничего…
Люсинда посмотрела куда-то в пространство.
— В постели куда лучше Соловки был. Но нет в нем того, маэстро — огня. Не может так посмотреть, как ты смотришь, или Серхио, когда еще слава в голову ему не стукнула. Нет — с рогатеньким весело, но все не то.
— Он уверен, что Багдади успел закончить поэму.
— Соловейчик-то? Не смеши, маэстро. Соловка в последние месяцы даже написать в унитаз не мог, не промахнувшись. Не то, что поэму.
