Владимир Колосов - Вурди
— Еще какой! — пробормотал Гвирнус.
— Ну да, дождь, — подхватил незнакомый голос, — а ты ведь Гвирнус, да? Попробуй тут что-нибудь разгляди. В кусты-то зачем, дурачина, полез?
— Я?!
— Ты, а кто же? Или я что-то неправильно понял? Так это от сырости, не обессудь, братец. Или, может быть, я — это ты, а ты — это я? Всякое, знаешь, бывает…
— Эй?! — Гвирнус начал приходить в себя. Он пошарил рукой в потоке дождя, надеясь хоть на ощупь добраться до болтливого незнакомца.
— Зря ты это. Сзади я, — сказал голос.
Гвирнус вздрогнул. Обернулся. За спиной опять же никого. Только бешено мчащая свои сумрачные воды река дождя.
— Значит, ты меня видишь, а я…
— Не вижу. А вот и не вижу, — довольно сказал голос, — просто ты подумал, вот и все.
— Подумал, говоришь?
— Ага.
— Хитрый ты. А говорил, не видишь ничего.
— Не вижу, а знаю.
— Так ты — повелитель? В голове моей шаришь, да?
— Повелитель-повелитель, тыщу лет повелитель, — обидчиво сказал незнакомец, — может, оно и так. Вурдик я. Не какой-нибудь там Хромоножка.
— Ишь ты какой обидчивый, как там тебя?
— Вурдик, — повторил незнакомец.
— Все вы одинаковые, — зло сказал Гвирнус, — чуть что, губы надувать.
— А вот и неправда, — обиделся тот, кого звали Вурдиком.
— Имя у тебя странное, — пробормотал нелюдим, стуча зубами от холода.
— Как назвали, да-с.
— Ты, что ли, у меня нож стащил?
— Нож? Какой еще нож? — В голосе повелителя появилась подозрительная хитреца.
— А ну тебя! — махнул рукой Гвирнус. — Горазды вы на вранье, — без толку спрашивать, эх! — Он хотел было выругаться, но ругательства так и не сорвались с языка. Странное дело — беседа с незнакомцем действовала успокаивающе. Руки уже не дрожали (разве что от холода), в голове — ни капли страха. Одно раздражение.
«Еще один повелитель выискался на мою голову. Мало их тут на меня, — ворчал про себя Гвирнус. Впрочем, скорее добродушно, чем зло. — Что он там про кусты-то? Еще дураком обозвал. А кто дурак? Что ж, не сам ведь; опять же из-за повелителя и полез».
— Знаю, знаю, — снисходительно отозвался Вурдик, — Хромоножка тот еще повелитель, так — малец еще. Можно сказать, и не повелитель вовсе. Жизни не знает («Не знал», — мысленно поправил Вурдика нелюдим), не понял он еще ничего. Главного не понял. Ну да главное-то лет через сто этак доходит. Он и думать-то, поди, еще не научился. Только за бабами подглядывать, за титьки хватать. Вот из-за таких-то нас и не любят. Вешают опять же, тоже мне развлечение нашли. Хотя это как посмотреть. Может, и хорошо, что такие есть. Я-то, поди, тоже не вечный. Вот опять же простыну тут с тобой, чихать буду. А может, и еще что похуже схвачу. Возраст как-никак. Кхе!
— Разболтался… — Нелюдим зло обломил первую попавшую под руку ветку.
— Знаю, не любишь ты нас, — заторопился Вурдик, — а ты потерпи малость. В первый раз ведь с тобой говорю. Ну есть маленько — болтлив не в меру. Так ведь намолчался я. Тыщу лет как молчу. Ну не тыщу, конечно. Поменьше малость. С дедом с твоим как-то, было дело, говорил. Так то с дедом. А с тобой в первый…
— Врешь ты все.
— Это почему ж? — обидчиво спросил Вурдик.
— Да хотя бы про деда. У нас в семье вашего брата не жаловали. Он бы первый тебя на суку вздернул.
— Так ведь и вздергивал же! Не раз ведь вздергивал! — довольно сообщил собеседник. — К Ай-е торопишься?
— Не твое дело, — сухо отрезал Гвирнус (голос утонул в раскате грома).
— Гремит, — не преминул сообщить Вурдик, — а насчет Ай-и, так это как поглядеть. Может, мое-то оно в самый раз и есть.
— Это почему же?
— А вот не скажу я тебе. Рано. Я сам ничего толком не знаю. Разве что самую малость. В общем, зря ты ее одну…
— Э…
— Ну, это я про кусты. Полез — теперь сиди, пока не кончится все. Он тебя до поры до времени не пустит. А дергаться начнешь — тут и гиблый корень в дело пойдет. Без толку, да…
— Не пойму я, про кого ты тут толкуешь, — задумчиво сказал Гвирнус.
— Да про лес! Про лес же! Что, не наступил еще?
— На корень, что ли?
— На него, братец, на него.
— Нет тут никаких корней.
— Нет, значит, будут. Ну пока. Пошел я.
— Стой! Погоди, ты куда?
— Нога-то не болит? — Голос Вурдика донесся откуда-то издалека.
«Болит, — внезапно обожгло Гвирнуса, — еще как!»
Он попробовал шагнуть вслед за повелителем, но тут же, охнув, осел в мокрую траву. Правая нога быстро немела. Да и левая чувствовала себя немногим лучше. Гвирнус торопливо стащил с правой порванный сапог и принялся растирать потерявшую чувствительность кожу. В голове будто молот стучало: «Поздно. Теперь уж надолго. Накликал, подлец!»
И еще:
«А может, и не было никакого Вурдика? Может, я того, раньше наступил? И не заметил? Бывает же такое, а?»
Дождь кончился.
4Ах как сладко спалось!
Будто и не было волнений последних дней, будто и не было боли, страха, злобствующих охотников, пожара, ночного пришествия… вурди.
Тучи над лесом рассеялись. Выбравшись на волю, солнце жарило с прежней силой, спеша стереть следы недавно прошедшего ливня. Тысячи запахов, тысячи птичьих трелей наполнили лес. Закружились над поляной разноцветные бабочки. Заметались меж поднявших желтые головки цветов кашлюна длинные тельца стрекоз.
Ай-я спала.
Она не видела снов. Она не чувствовала влаги напоенной дождем земли. Не ощущала жара послеполуденного солнца. Рыжая лиса, перебегая через поляну, остановилась рядом, осторожно обнюхала спящую. Та не шевелилась, и лиса позволила себе лизнуть ее влажный от пота живот.
— Щекотно, — пробормотала во сне Ай-я.
Лиса настороженно замерла, а затем неторопливо продолжила путь, лишь ненадолго задержавшись у мертвых тел Плешивого и Питера. Она обнюхала и их и, махнув пушистым хвостом, скрылась в лесу.
Ах как сладко спалось!
Ай-я проснулась оттого, что кто-то ходил по поляне и громко шмыгал носом. У мужа ее не было такой привычки. К тому же в лесу Гвирнус ходил тихо. Очень тихо. Это в хижине, да, он цеплял сапогами ножки табуретов, натыкался на полки, ронял посуду. А в лесу… Мало кто умел ходить так бесшумно, как он.
Тот же, кто бродил сейчас по поляне, шумел почище ведмедя.
Это немного успокоило Ай-ю. «Значит, не охотники. Хватит уж». Достаточно и тех, чьи тела лежали где-то неподалеку. «Но тогда кто? И почему молчит Гвирнус?»
Еще не проснувшись окончательно (мысли были наполнены дремой, тягучи, как лесной мед), она вспомнила о ребенке, и горячая волна пробежала по всему телу от кончиков ног до слегка побаливающих после кормления сосков.
