Роман Мискин - Амулет Святовита. Первая часть.
- Цыц, ты, шальная! - резко одернул он языкастую не в меру бабу. - А ну, живо уймись!
Та открыла было рот и на него - но, взглянув в его закаменелые решительные глаза, враз от испуга захлопнула пасть, клацнув зубами. Быстро прихватив свои корзины, тетка предпочла шустро убраться восвояси.
Народ продолжал гудеть и дальше, обсуждая странный приказ. Барздуки, осторожно раздвигая толпу, подъехали поближе. Люди расступались, недовольно поглядывая на вооруженных земников, но задевать их побаивались.
- Ну что там, соседушко? - пробасил Бортень, спрашивая Брыля, свесившегося с седла и внимательно рассматривавшего прибитый к стене листок с приказом.
- А то же самое, что мы и сами только что слыхали, - сказал Брыль и поскреб затылок: - Ничего не понимаю - какой урожай, какие напасти?
И еще раз уставился на стену, перечитывая текст.
Указ был написан весьма торопливо и даже неряшливо - по всему было видно, что писари спешили, размножая приказ наместника, и наставили кучу больших и мелких чернильных клякс. Указ был написан на неманском говоре - но сразу всеми тремя азбуками, бывшими в то время в ходу в Державе. Сверху колола глаз своими рублеными углами острая руница, наследие таинственных северных земель. Пониже разбегались округлыми знаками с кудрявыми завитушками мудреная глаголица, пришедшая с далекого юга. А еще дальше шла перенятая у ругов-руян словянская велесовица - с письменами, будто бы подвешенными снизу к единой ниточке.
- Ишь ты, хоть и торопились - а поди ж ты, сразу всеми известными буквицами указ написали-то, - хмыкнул Брыль, обученный грамоте. - Видать, важности он великой, раз хотят, чтобы уразумели его не токмо жители Земьгорода, но и все гости.
- А пес его знает, что здесь творится! - сплюнул воевода Бортень и развернул своего лошака. - У ворот - бардак и бедлам несусветные. Здесь - дурацкий указ ловить ворон. И что оно только деется? Поди вот, разберись попробуй!
И он с мрачным видом двинулся дальше, сердито соображая, что к чему. Брыль и остальные земники тронулись за ним, недоуменно пожимая плечами от только что увиденного и услышанного.
***
Однако еще одна неожиданность ожидала барздуков на площади недалеко от детинца, в коем обитал княжий наместник. Едва въехав на майдан, они увидели, как посреди толпы какой-то колоритный человечище с голым пузом поставил колом огромную бочку, влез на нее и стал что-то выкрикивать, размахивая руками. В толпе засмеялись, двинулись к нему, заслонив его от земников. Когда крики утихли - гулко забили литавры, загалдели чьи-то голоса, послышались смешки, а в ответ им осуждающие крики.
- Это еще что такое? - изумленно округлил глаза Бортень, взирая на столпотворение прямо на пути к воротам детинца.
Как ни крути, а объехать это очередное препятствие никак не удавалось. И барздуки стали протискиваться сквозь толпу. Народ недовольно уступал дорогу и бурчал вслед: "Хоть бы с коней послазили, нелюдь лесная! Прутся прям напролом, бородатые! " земники молча, но настойчиво и осторожно отпихивали со своего пути зазевавшихся, упрямо двигаясь вперед. И враз толпа расступилась - и прямо в середине ее барздукам открылась следующая картина.
Стоял колченогий небольшой стол, за которым умостился, изогнувшись в три погибели, немыслимо высокий и худой до костлявости писарь, навостривший гусиное перо и готовый мгновенно макнуть ее в открытую бронзовую чернильницу. А рядом стояли литавры, в которые от всей души колошматил двумя палками непомерной ширины толстяк, ежесекундно расплывавшийся в улыбке и показывая свои повыщербленные желтые зубы. Оба они одеты были чересчур ярко, если посмотреть на это с точки зрения местных жителей, и слишком тепло, как для этой поры года. Оба были в одинаковых синих жупанах с отворотами, и лихо заломленных набекрень смушковых шапках, из-под которых залихватски торчали взбитые в пену кудрявые чубы. Оба грозно пошевеливали огромными, торчавшими в разные стороны усами длиной чуть не в аршин, и вид имели весьма диковинный и своеобразный.
В центре торчала огромная просмоленная бочка чуть не в человеческий рост, на которой стоял весьма странный с виду человек - среднего росту, чернявый, в меру поджарый и жилистый. Человек этот был лишь в одних сапогах и широченных, как море, алых шароварах, сплошь измазанных дегтем, грязью и еще невесть чем. По всему было видно, что сукно этих чудных штанов было очень дорогим и редким - но складывалось стойкое ощущение, что испорчено оно было этими пятнами не столько от неряшливости его владельца, сколь скорее всего нарочито и с умыслом, дабы показать, что хозяин этих штанов и в грош не ставит высокую цену такого дорогого сукна. И сами шаровары эти были даже прожжены искрами в нескольких местах, а мотня их свисала так низко, что чуть не доставала халяв порыжевших стоптанных сапог, смятых в складку щучкой. А когда временами налетал ветер, то под его порывами эти широченные удивительные штаны раздувались огромными красными парусами.
- Вот это штаны - так штаны! - присвистнул Брыль, глядя на такую диковину. - В таковские-то шаровары по целому земнику затолкать можно!
В толпе громко засмеялись шутке барздука.
Чернявый человек на бочке враз обернулся и уставился на земников своим единственным, как оказалось, глазом - другую сторону его лица пересекал уродливый толстый сабельный шрам. Лицо этого странного человека было изборождено морщинами от колючих ветров и суровых испытаний, оставивших на нем свою несмываемую роспись. Сверху со лба нависал черный, как смоль, длинный-предлинный чуб - а еще более длинные усы были так велики, что их пришлось даже намотать на уши.
-Что ты там баешь, добрый путник? - спросил странный человек, грозно вращая своим единственным глазом, уперев руки в бока и выпятив вперед голое пузо.
- Я говорю, что штаны твои - чудо из чудес, да и только! - крикнул, улыбаясь, Брыль, подмигнув хозяину шаровар.
- Ха, кто бы говорил про чудо - как не само чудо лесное! - отшутился одноглазый ко всеобщему хохоту окружающих.
- Да вы оба хороши-то - как на подбор прямо! - крикнул кто-то из-за спин. - Как поглядеть, так один другого краше!
И все снова засмеялись и засвистели. И действительно, если у одноглазого его длиннющие усищи были намотаны каждый со своей стороны на ухо - то у дядьки Брыля его борода была заплетена в косу и также, по старому обычаю, чтобы не мешала, намотана была с одной стороны на ухо. И если у земников такой способ был запросто в ходу и удивления не вызывал вовсе, то в глазах людских как раз наоборот, притягивал к себе взор и внимание, вызывая насмешки и разные шутки на этот счет, равно как и в сторону одноглазого. Так что гляделись оба они друг на друга, словно в какое-то кривое зеркало - вроде бы то, да не то. А вот кто кого из них переврал своей диковинной прической - было и вовсе не понять.
