Роман Мискин - Амулет Святовита. Первая часть.
И коробейник оглянулся вокруг, словно ища поддержки. Толпа весело загалдела, ожидая от него озорной выходки.
- А что ж вы на бусы-то и глянуть даже не желаете, милостивые судари? - с хитрецой спросил коробейник, явно замысливший какую-то шутку.
Бортень почуял в его вопросе подвох и молча засопел, упрямо сжав губы.
- Ишь ты, как надулся! - сказал коробейник. - И бородища-то о-го-го как торчит в разные стороны! Видать, потому и не нужны им ни бусы, ни мониста, верно говорю?
- Это почему же не нужны-то? - спросил кто-то из толпы, ожидая смешной выходки.
- Как - почему? - вроде удивился коробейник и, ухмыльнувшись, выдал: - да потому, что и бабы у земников тоже небось все бородатые - а под бородой бусы да ожерелья не шибко-то и видны будут!
Громкий хохот прокатился по толпе - народ смеялся, держась за животы и потешаясь едкой шутке.
Бортень побагровел. Кровь ему ударила в голову от ярости и он, выхватив плетку, хотел было ею огреть зарвавшегося остряка.
- Ах ты, плут! - взревел воевода с налитыми гневом глазами. - Я т-тебе покажу бороды, сукин кот!
И он попытался было направить своего грузного лошака на наглеца, но толпа вокруг земников вдруг шевельнулась и навалилась на барздуков, оттеснив их подальше от коробейника, в сторону широкой улицы. Вокруг хохотал и улюлюкал народ, смакуя на все лады колкую шутку.
- Вот я тебя! - грозил плеткой Бортень. - Попадешься ты мне в руки - я с тебя живо три шкуры спущу!
Но коробейник и сам, отойдя на безопасное расстояние, только весело смеялся. И вдруг, встретившись взглядом с рассерженным барздуком, нахально подмигнул ему - и вдобавок показал язык.
Бортень чуть не задохнулся от ярости - у него сперло дыхание от такой выходки. Но в этот миг коробейник, отвесив издевательский поклон, быстро юркнул в какой-то переулок и был таков. Толпа, смеясь и улюлюкая, теснила земников в противоположную сторону, постепенно рассасываясь сама.
***
Когда воевода пришел в себя от гнева, все еще клокотавшего у него в груди, их небольшой отряд ехал по городу. Копыта приземистых земниковских лошаков цокали по дубовым доскам, коими были выстланы от грязи и луж вместо мостовых все большие улицы Земьгорода. Вокруг по своим делам шнырял народ, мало обращая внимания на конных барздуков. Иногда бывало какой-нибудь ротозей замирал на месте, будто вкопанный, с удивлением разглядывая диковинных гостей, а потом снова со скучающим видом переводил взгляд на островерхие крыши домов, бревенчатые стены да суетящийся люд. Или тетка какая, спешащая по своим бабьим делишкам, вдруг открывала от изумления рот, шарахалась в сторону и испуганно шептала себе под нос: "Свят, свят, свят! Вот же принесла нелегкая сюда нелюдь всякую. Тьфу на тебя!" Земники только косились сердито на таких злоязыких бабенок - те испуганно осекались, прятали свои глаза и старались побыстрей испариться.
На пересечении одной из улиц вдруг вывернули два всадника в высоких шапках и заляпанных грязью плащах. Один, спешившись, достал из кожаной сумы какой-то лист и стал прибивать его к стене углового дома. А второй поднял серебряный рог и несколько раз протрубил в него.
- Жители и гости Земьгорода! - звонко выкрикнул горнист, опустив рог. - Слушай указ наместника!
Народ мгновенно замер - все повернули головы в его сторону. Земники также придержали коней и подъехали поближе.
Когда вокруг собралось достаточно людей, всадник протрубил еще раз и, развернув пергаментный свиток, начал громко читать:
"Мы, волею священных богов наместник Его Светлости Великого Князя Неманского, правитель Земьгорода, всего Земигольского края и окрестных земель, достославный господин Кориат, сын Довмонтович, урожденный и потомственный шляхтич Бут, наказываем..."
Тут всадник прокашлялся несколько раз и с новой силой продолжил:
"... наказываем начиная с сей же самой минуты нонешнего дня, как кто услышит сей указ мой, во исполнение воли моей, начать ловить и побивать всех птиц ворон и воронов, грачей и сорок во всем Земьгороде и его окрестностях. Ибо птицы сии наносят шкоды неимоверные и зловредят урожаю нашему, разносят хвори и напасти всякие!"
В толпе зашептались - глашатай грозно повел суровым взглядом, и, дождавшись тишины, загудел вновь:
"Ежели кто принесет в приказный двор ворону или ворона живьем словленных, получит медный грош - а за убитого всего полушку.
За грача и сороку живых - полушка также, а за убитых вовсе - всего четвертушку.
Ежели ни изловить, ни убить сих премерзких злопротивных птиц не удается вовсе, то все одно наказываем строго-настрого гнать их всячески из города нашего и окрестностей его. А кто ослушается приказа моего - тому быть битому плетьми и розгами на площади.
Писано со слов Его чести наместника Земьгорода и Земиголья, Кориата Довмонтовича из рода Бутов.
Записано верно писчим дьяком во вторник день поутру".
И, протрубив еще раз в свой рог, глашатай свернул пергамент и спрятал его в поясной чехол. Через миг, когда его напарник взлетел в седло, оба всадника помчались дальше, покрикивая на ходу на зазевавшихся прохожих: "По-о-оберегись! Ра-а-аступись!"
Еще не стих по мощеным улицам цокот их копыт и эхо строгих окликов, как взбудораженные жители и гости Земьгорода принялись бурно обсуждать приказ.
- Вот тебе на! - крякнул какой-то плюгавый старикашка. - Дожили, батюшки-светы - ворон и граков теперича ловить будем! Совсем что ли наместник там у себя в палатах головушкой тронулся, что ли?
И старик покрутил пальцем у виска.
- Ну-ну, дедуля, ты полегче там, - грозно одернул его розовомордый детина. - А то гляди-ка, схватят тебя за шиворот, да и отволокут на площадь- попробуешь вот плетей там маленько за свой длиннющий язык!
- А я говорю - правильно! Давно пора было! - вмешалась какая-то взопревшая толстая тетка. - А то развелось тут дряни всякой разной - то кошачье поганое бегает под ногами, будь оно неладно, то эти воровки крылатые черноперые. Правильно говорю, а?
Кто-то одобрительно загудел - а кто-то насмешливо выкрикнул сзади:
- Тебя бы, тетка, саму изловить - да в приказный двор сдать: хоть за грош, а хоть и за полушку. И то дышать легче бы стало! На одну языкастую поменьше стало бы!
Вокруг захохотали. Тетка всплеснула руками от возмущения:
- Да кто ж там такой охальник: А чтоб тебя, дубина стоеросовая, и так, и вот так, и растак!
И уличную сплетницу понесло по бурным волнам богатой народной речи.
Но тут вмешался какой-то служивый, жевавший в углу рта соломинку.
- Цыц, ты, шальная! - резко одернул он языкастую не в меру бабу. - А ну, живо уймись!
Та открыла было рот и на него - но, взглянув в его закаменелые решительные глаза, враз от испуга захлопнула пасть, клацнув зубами. Быстро прихватив свои корзины, тетка предпочла шустро убраться восвояси.
