Джеймс Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1
— Поскольку дань разумная, я пока не вижу возражений твоим условиям. Но кто будет моим сюзереном?
— Человек, которого ты можешь помнить, — ответил Мирамон и сделал знак радужной толпе своих приспешников.
По этому жесту один из них шагнул вперед. Это был высокий, худощавый юнец с румяными щеками, широко расставленными глазами и небольшой головой, покрытой густыми, вьющимися темно — рыжими волосами. И Мануэль сразу же его узнал, поскольку у Мануэля были все причины запомнить странный разговор, который он вел с этим самым Горвендилом сразу же после того, как Ниафер ускакала прочь с ужасным братом Мирамона.
— Но вы не думаете, что этот Горвендил сумасшедший? — шепотом спросил дон Мануэль у волшебника.
— Думаю, он частенько производит такое впечатление.
— Тогда почему вы делаете его моим сюзереном?
— У меня есть свои причины, можешь быть уверен. А если я не говорю о них, можешь быть уверен, что на это у меня тоже есть причины.
— Но, значит, этот Горвендил один из Леших? Тот ли это Горвендил, большой палец ноги которого есть утренняя звезда?
— Могу сказать, что именно он призвал меня помочь тебе в твоем горе, о котором на Врейдексе я не слышал, но почему я должен рассказывать тебе больше, дон Мануэль? Разве не достаточно предложенных тебе провинций и сравнительно спокойных условий жизни с женой, что ты еще в придачу хочешь узнать все мои старые тайны?
— Ты прав, — сказал Мануэль, — а благодетелей нужно ублажать. — Так что он остался доволен своим неведением, да так никогда и не разузнал ничего про Горвендила, хотя позднее у Мануэля должны были возникнуть жуткие подозрения.
Между тем дон Мануэль любезно пожал руку рыжеволосому юноше и заговорил об их первой встрече.
— И, в конце концов, я не считаю, что ты говорил крайнюю глупость, мой мальчик, — сказал со смехом Мануэль, — ибо я узнал, что та странная и опасная вещь, о которой ты мне сообщил, зачастую верна.
— Откуда мне знать, — тихо ответил Горвендил, — когда я говорю глупости, а когда нет. Мануэль же сказал:
— Все же я могу понять твои речи лишь отчасти. В общем, не наше право понимать своих сюзеренов, и неважно, безумец ты или нет, я предпочитаю тебя королеве Стультиции и ее нелепым розовым очкам. Поэтому давай поступим по всей форме и составим текст нашего соглашения.
Это было сделано, и они по всем правилам подписали условия, по которым дон Мануэль и потомки дона Мануэля должны были вечно владеть Пуактесмом в качестве фьефа, пожалованного Горвендилом. Договор был тайным, и разглашение десяти его пунктов даже сейчас привело бы к чудовищным последствиям. Поэтому условия договора никогда не были обнародованы, и все люди оставались не более вольны критиковать его оговорки, чем сам дон Мануэль, на которого женитьба наложила обязательство так или иначе обеспечивать жену и ребенка.
Глава XXXII
Спасение Пуактесма
Когда эти дела были завершены, а будущее Пуактесма обговорено в мельчайших подробностях, жена Мирамона Ллуагора сказала ему, что мужчинам уже хватит играть заумными словами, чернильницами и сургучными печатями и самое время предпринять что — то разумное по еще одному вопросу, если они, конечно, не считают, что Ниафер должна растить ребенка в канаве. Волшебник сказал:
— Да, моя дорогая, ты совершенно права, и я займусь этим в первую очередь после обеда. Потом он обратился к Мануэлю:
— Сейчас Горвендил сообщил мне, что ты должным образом родился в пещере примерно во время зимнего солнцестояния от матери — девственницы и отца, который не был человеком.
Мануэль ответил:
— Несомненно, это так. Но почему ты сейчас затрагиваешь щекотливые старые истории?
— Ты должным образом странствовал с места на место, принося людям мудрость и святость…
— Это тоже всем известно.
— Ты должным образом творил такие чудеса, как воскрешение мертвых и тому подобное…
— Это также неопровержимо.
— Ты должным образом пребывал в пустынном месте со злом, и там тебя искушали отчаиваться, богохульствовать и совершать другие непотребства…
— Да, нечто в этом роде произошло в Дан-Валахлоне.
— И, как я хорошо знаю, ты свои поведением на Врейдексе должным образом расстроил мои планы, а ведь я — сила тьмы.
— Ах — ах! Так, значит, ты, Мирамон, — сила тьмы!
— Я управляю всеми сновидениями и безумиями, Мануэль, а это основные силы тьмы.
Дон Мануэль, казалось, засомневался в этом, но лишь сказал:
— В общем, давай продолжим! Верно, что все это так или иначе со мной произошло.
Волшебник какое — то время смотрел на высокого воина, и в темных кротких глазах Мирамона виднелось некое странное сочувствие. Мирамон сказал:
— Да, Мануэль, эти предзнаменования далеко вперед разметили твою жизнь, точно так же, как они прежде отличали начинания Митры, Уицилопочтли, Таммуза и Геракла…
— Да, но какое это имеет значение, если эти происшествия случались со мной, Мирамон?
— Они случились также с Гаутамой, Дионисом, Кришной и всеми остальными достойными уважения спасителями, — продолжил Мирамон.
— Ладно, все это допустимо. Но какой вывод должен из всего этого сделать я?
Мирамон ему сказал.
Дон Мануэль в конце речи Мирамона выглядел особенно серьезным, и Мануэль сказал:
— Я думал, что достаточно удивительным было превращение короля Фердинанда в святого, но это превосходит все на свете! В любом случае, Мирамон, ты указал на обязательство настолько потрясающее, что, чем меньше о нем сказано, тем мудрее, и чем быстрее это обязательство выполнено, тем удобнее будет всем остальным.
Поэтому Мануэль ушел вместе с Мирамоном Ллуагором в одно тайное место, и там дон Мануэль подчинился тому, что требуется, а что произошло, с определенностью не известно. Но хорошо известно, что Мануэль страдал и после того, как провел в подземелье три дня, на третий день вышел наружу.
Затем Мирамон сказал:
— Все это должным образом исполнено, и, покончив с этим, мы теперь не нарушим мессианского этикета, если тотчас же займемся спасением Пуактесма. Предпочитаешь ли ты спасать с помощью сил добра или с помощью сил зла?
— Только не с помощью сил зла, — сказал Мануэль, — ибо я их видел во множестве в глухом Дан-Валахлонском лесу и не считаю их союзниками. Но разве добро и зло для вас, Леших, едины?
— Почему мы должны тебе рассказывать, Мануэль? — сказал волшебник.
— Устарелый ответ, Мирамон.
— Это не ответ, это вопрос. А вопрос стал устарелым, потому что использовался слишком часто, и ни один человек никогда не был в силах от него отделаться.
