Джеймс Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1
— Но куда вы направляетесь, милая Фрайдис? — спросил дон Мануэль, словно вновь ощутил к ней любовь.
— Какая разница, — ответила она, долго — предолго глядя на него, — ведь граф Мануэль больше во мне не нуждается? — Затем Фрайдис посмотрела на Ниафер, лежащую в колдовском сне. — Я ни люблю, ни всецело ненавижу тебя, уродливая, хромая, тощая и раздражительная Ниафер, но, конечно же, и не завидую тебе. Ты женщина для своего седого мужа — непоседы. Мой муж не становится старше, нежнее и раболепнее по отношению ко мне и никогда не станет. — После этого Фрайдис наклонилась и поцеловала ребенка, которого только что окрестила. — Когда — нибудь ты станешь женщиной, Мелицента, и тогда ты полюбишь того или иного мужчину. Я могла бы надеяться, что ты полюбишь мужчину, который сделает тебя счастливой, но такого мужчину еще никто не нашел.
Дон Мануэль подошел к Фрайдис, вообще не обращая внимания на заколдованных зверей, и взял ее за руки.
— Моя милая, неужели ты думаешь, что я — счастливый человек?
Она посмотрела на него снизу вверх. И, когда она отвечала, ее голос дрожал.
— Я сделала тебя счастливым, Мануэль. Я бы всегда делала тебя счастливым.
— Интересно, делала ли бы. Да ладно, в любом случае на мне лежит обязательство. Я нахожу, что никогда в человеческой жизни не обнаруживается недостатка в тех или иных обязательствах, и мы должны браться за каждое из них, не надеясь преуспеть лично, но просто стремясь его выполнить. Это не очень веселое занятие. И это разрушительное занятие!
Она же сказала:
— Я никогда не думала, что буду о тебе жалеть. Почему я должна горевать из — за тебя, седой предатель?
Он хрипло ответил:
— Я не горжусь тем, что сделал со своей жизнью, и с твоей жизнью, и с жизнью этой женщины, но, думаешь, я буду из — за этого хныкать? Нет, Фрайдис. Юноша, любивший и бросивший тебя, здесь, — он стукнул себя в грудь, — запертый, заточенный до конца жизни, умирающий в полном одиночестве. В общем — то я — хитрый тюремщик: ему не убежать. Нет, даже в самом конце, милая Фрайдис, существует обет молчания.
Она бессильно сказала:
— Мне жаль. Даже в самом конце ты подарил мне новую печаль…
С минуту они стояли, глядя друг на друга, и она впоследствии вспоминала его грустную, но в то же время лукавую улыбку. Им двоим больше нечего было делить ни в речах, ни в делах.
Затем Фрайдис исчезла, и вместе с ней исчезли и заколдованные звери, и замок, словно растаял дым. И Мануэль стоял под открытым небом на убранном поле, один с женой и ребенком, в то время как к берегу причаливал корабль Мирамона. Ниафер спала. Но тут проснулась девочка, чтобы взглянуть на мир, в который она волей — неволей была призвана, и девочка начала плакать.
Дон Мануэль осторожно погладил это пугающе маленькое существо сильной красивой рукой, с которой пропало обручальное кольцо. Это потребует объяснений. Поэтому, возможно, дон Мануэль посвятил короткое ожидание на убранном поле размышлениям о том, как ему рассказать о происшедшем жене, когда та проснется и спросит его, потому что в старину это была проблема, которую ни один благоразумный муж не мог не взвешивать со всем вниманием.
Глава XXXI
Государственные вопросы
Тут по трапу корабля сошло семь трубачей, одетых в блестящие пледы: каждый вел на серебряной цепи борзую, и каждая из семи борзых держала в зубах золотое яблоко. За ними последовали трое менестрелей, трое священников и трое шутов: все были в венках из роз и с посохами. Затем на берег сошел Мирамон Ллуагор — повелитель девяти снов и князь семи безумий. За ним последовало совершенно невероятное общество. Но с ними прибыла и его жена Жизель с их маленьким сыном Деметрием, названным так в честь старого графа Арнейского. И, говорят, именно этому мальчику, тогда еще завернутому в пеленки, было суждено стать убийцей собственного отца — мудрого Мирамона Ллуагора.
Госпожа Ниафер проснулась, и женщины отошли в сторонку, чтобы сравнить и обсудить своих младенцев. Они положили детей в одну колыбель. Много позднее эти двое вновь лягут вот так же вместе, и из — за этого девушка обретет долгую печаль, а юноша — смерть.
Между тем курносый повелитель девяти снов и косоглазый граф Пуактесмский сели на берегу реки поговорить о более серьезных вопросах, чем круп и режущиеся зубы. К этому времени солнце поднялось уже высоко, так что поспешно со всех концов света появились Кан, Мулук, Хиш и Кавак и натянули голубой полог, чтобы скрыть беседу их господина с доном Мануэлем.
— Что это такое, — спросил в первую очередь Мирамон Ллуагор у дона Мануэля, — я слышал о твоем союзе с Филистией и о твоих сделках с народом, который говорит, что мои изящнейшие создания — не что иное, как несварение желудка?
— Я потерял Пуактесм, — говорит Мануэль, — а филистеры предложили поддержать меня в моих притязаниях.
— Но я этого никогда не позволю! Я, создающий все сновидения, никогда не смогу с этим согласиться, и ни один филистер никогда не войдет в Пуактесм. Почему ты не пришел с самого начала за помощью ко мне, вместо того чтобы терять время на этих обыкновенных королей и королев? — раздраженно спросил волшебник. — И неужели тебе не стыдно заключать союзы с Филистией, помня, как ты раньше следовал своим помыслам и своему желанию?
— В общем, — отвечал Мануэль, — пока я не получил от Филистии ничего, кроме красивых слов, и союз еще не заключен.
— Очень хорошо. Только давай по порядку. Во — первых, ты желаешь завладеть Пуактесмом…
— Нет, не особо, но приходится соблюдать внешние приличия, а моя жена думает, что мне было бы лучше спасти этот край от ига язычников норманнов и таким образом предоставить ей подходящий дом.
— Далее: я должен заполучить для тебя эту страну, поскольку нет смысла противостоять нашим женам в подобных вопросах.
— Я рад твоему решению…
— Между нами, Мануэль. Думаю, ты теперь начал понимать причины, которые вынудили меня принести тебе волшебный меч Фламберж в самом начале нашего знакомства, и узнал, кто в большинстве семей обладает мужским характером.
— Нет, ничего подобного, Мирамон, ибо моя жена — милейшая женщина, исполненная сознания долга, и она никогда мне ни в чем не перечит.
Мирамон одобрительно кивнул.
— Ты совершенно прав, ибо нас могут подслушать. Поэтому давай продолжим, и прекрати меня перебивать. Далее: ты должен владеть Пуактесмом, и твои потомки вечно должны владеть Пуактесмом — не как фьефом, но как наследным феодом. Далее: ты будешь владеть этими землями, находясь под властью не какого — либо святого вроде Фердинанда, но под властью совершенно другого сеньора, которого назначу я. Далее: он, конечно, будет править, во всем подчиняясь моим фантазиям, и будет полностью управляем мною, как и все сновидения.
