Колдовской мир. Год Единорога - Нортон Андрэ

– Конечно, – сказала я, пока он пил, – ведь это я привела тебя сюда.

Он промолчал, по-прежнему хмуро взирая на меня. А потом спросил:

– Как господин мой Пелл?

Я ответила деревенской поговоркой:

– Ушел вперед.

Он закрыл глаза и стиснул зубы. Кем приходился ему Пелл, я не знала. Даже если просто сдружились они на войне, я поняла: дорог он был Джервону.

Но тогда я не знала, что сказать. Ведь скорбь некоторых нема, и с ней сражаются в одиночку. Я подумала, что Джервон, быть может, из таких, и оставила его одного.

Но пока он лежал в постели, я все же успела присмотреться к нему. И без того худой, а теперь и вовсе отощавший от лихорадки и пережитых трудностей, он не потерял привлекательности; высокий, сухопарый мечник, прирожденный боец-фехтовальщик, как и отец мой.

Волосы его, как у всех жителей Долин, слегка золотились и были светлее тонкого лица и выдубленных непогодой рук. Я подумала, что он мог бы понравиться мне, но поверить, что такое возможно, не могла, ведь для этого нужно познакомиться поближе… а он… выздоровеет и уедет, как отец и Элин.

3

Потускневшее серебро

Джервон поправлялся медленнее, чем надеялись мы с Ауфрикой: лихорадка съела его силы, особое беспокойство доставляла раненая рука. И хотя он с мрачным упорством пытался упражнениями возвратить ей подвижность, все-таки пальцы не слушались его и ничего не могли удержать. Терпеливо, несколько напоказ перекидывал он из ладони в ладонь мелкие камешки, пытаясь ухватить их со всею силой.

Однако он помогал нам – работал на небольших полях в долине или сторожил на скалах, и в этом не было ему равных.

По вечерам, собравшись, с жадностью внимали мы его рассказам о странствиях на войне, хотя он говорил о долинах, городах, бродах и дорогах, о которых мы даже не слышали, ведь жители Уорка никогда не скитались по своей воле. Худо складывались дела у Долин, говорил он. Давно уж пали на юге все прибрежные владения, а оставшиеся горсточки отчаянных храбрецов оттеснены на север и запад. При последнем-то натиске и погиб его полк.

– Но лорды заключили договор, – рассказывал он, – с теми, кто сильнее (так они говорят о себе сами) меча и стрелы. Весной этого года, года Грифона, встретились они на пустошах со Всадниками-оборотнями и договорились, что те будут биться за нас.

Кто-то присвистнул, услышав эти слова. Неслыханно было, чтобы люди Долин договорились с Древними. Ведь из Древних были Всадники-оборотни. Когда явились поселенцы, Долины уже пустовали, но не отовсюду еще ушли те, кто целую вечность прожил на этой земле. И не все они бесплотными духами смущали заблудших путников, как те, с кем общалась моя мать, были среди них и похожие на людей.

Такими-то и были Всадники-оборотни: и люди и нелюди сразу. Разное говорили о них, но клятвой подтвердить истинность слов своих не мог никто; ведь не из первых рук были все эти рассказы. Но все понимали, что были Всадники грозной силой и спасением для нас. Так ненавидели мы пришельцев, Гончих Ализона, что и чудовищам были бы рады, найдись среди них такие, что помогли бы нашим мужчинам.

Долгое лето сменилось осенью, а Джервон все старался вернуть руке утраченную ловкость. Часто уходил он с луком в горы и возвращался назад с дичью. Однако дело было не в охоте – он искал одиночества. Любезным и приятным человеком он был, таким же, каким был мой отец, и так же воздвиг барьер между собой и миром.

Первое время Джервон жил у Ауфрики, пока не залечила она, как могла, его рану, а потом построил себе хижину чуть в стороне от остальных. Так и не стал он одним из нас. Нечасто и я видела его, разве что издалека. Нужно было сушить и солить мясо (мы, к счастью, нашли выход каменной соли, драгоценность по тем временам), и мой меткий лук был нужен селению, чтобы добыть это самое мясо. Так что я редко бывала в наших разбросанных по склону домишках.

Как-то днем я соскользнула на бережок клокочущего ручья, чтобы напиться. Джервон лежал у воды. Должно быть, он смотрел в небо, но при моем появлении тотчас вскочил, схватившись за рукоять меча. Слова его не были приветствием:

– Я вспомнил, где в первый раз увидел тебя, но это невероятно! – Он озадаченно крутанул головой. – Как могла ты ехать с Франклином из Идейла и одновременно быть здесь? Но я могу поклясться…

Я резко повернулась к нему. Ведь если бы он увидел Элина, то действительно был бы сбит с толку нашим сходством.

– Это был мой брат, рожденный вместе со мной! Скажи, где видел его и давно ли?

Удивление потухло на лице Джервона. Он сел, по обыкновению перекатывая рукой камешки.

– Это было в последней схватке при Инишире. Люди Франклина научились воевать по-новому: они прячутся где-нибудь, пропускают врага мимо себя, а потом ударяют ему в спину. Это очень опасно.

Джервон остановился, быстро взглянул на меня, словно сожалел о невольной откровенности.

Я ответила на его невысказанный вопрос:

– Элин – сын своего отца и в опасности ищет славы. Никогда бы не поверила я, что может он уклоняться от битвы.

– Слава воинов Франклина – великая слава! И твой брат не последний меж ними. Хоть он и молод, люди назвали его лордом, достойным носить Рогатый венец. Он молчал на совете, но стоял за плечом Франклина… Говорят, что с согласия Франклина обручился Элин с наследницей его, госпожой Бруниссендой.

Представить брата воином, прославленным воином, было нетрудно, но весть о его помолвке застала меня врасплох. Годы прошли, но я видела внутренним оком лишь неопытного мальчишку, что покинул Уорк, горя желанием скрестить свой меч с вражеским.

Только теперь поняла я, сколько времени минуло с тех пор, и подумала: если Элин стал мужчиной, значит я должна была стать женщиной. Но что это – быть женщиной, я не ведала. Отец научил меня быть ему сыном, Ауфрика – Мудрой, но никогда не была я собою. Теперь я охотник и, если потребуется, воин. Но не женщина я.

– Да, вы очень похожи. – Голос Джервона прервал мои раздумья. – Но такая жизнь не для девушки, госпожа Элис, она груба и тяжела.

– Все перевернулось в наши дни, – поспешно отозвалась я, чтобы скрыть согласие с его словами. Вся моя гордость протестовала.

– Похоже, так будет вечно, – сказал он, поглядев на руку и с усилием сгибая и разгибая пальцы.

Я тоже взглянула:

– Стало лучше?

И это было правдой – рука уже почти повиновалась ему.

– Конечно лучше, но уж больно медленно, – согласился он. – Когда я смогу вновь держать оружие, уеду.

– Куда?

Джервон мрачно улыбнулся. Мимолетная улыбка на мгновение совершенно преобразила его. И я вдруг удивилась, подумав, каким он может стать, когда сбросит с плеч груз войны и вновь будет радоваться жизни.

– А не все ли равно, госпожа Элис. Я не знаю даже, как доехать до ближайшей знакомой мне долины, где мне уже приходилось бывать. Когда я уеду отсюда – затею охоту: буду искать врагов, пока не найду.

– В горах снег ложится рано. – Зачерпнув горсть воды, я отпила глоток. Она была очень холодна, должно быть, верховья уже сковал лед. – Если закроются перевалы, мы будем отрезаны от всего мира.

Глядя на горы, он переводил взгляд с одного пика на другой:

– Нетрудно поверить, ведь вы зимовали здесь?

– Да. К весне приходилось потуже затянуть пояса, но с каждым годом запасы росли и зима проходила все легче. Этой весной мы засеяли еще два поля и месяц назад намололи в два раза больше ячменной муки. А теперь мы к тому же засолили мясо шести диких коров, ведь в прошлом году солонина кончилась еще до весны.

– А что вы делаете, когда ложится снег?

– Сидим по домам. В первый год нам не хватило дров. – Я поежилась, вспомнив этот холод. – Три жизни унесла зима, а потом Эдгир нашел черный камень, который горит. Это произошло случайно: такой камень на охоте попал к нему в костер и загорелся. Сразу стало тепло. Теперь мы собираем его в горах и носим домой в корзинах. Тебе, верно, приходилось видеть кучи у каждого дома. А в тепле можно прясть, вырезать по оленьему рогу и дереву, делать всякие пустяки, которые скрашивают и облегчают жизнь. Среди нас есть сказитель Уттар, он поет не только старинные были, но слагает и новые – о наших скитаниях. А теперь Уттар смастерил ручную арфу и играет на ней. Нет, зимой жить совсем не скучно.