Влада Медведникова - Предвестники Мельтиара
Я пыталась сказать хоть слово, — пока Мельтиар пытался вернуть Рэгиля к нам, и потом, когда мы шли в ангар, — но могла лишь сдерживать слезы.
Я должна быть сильной. Нас теперь всего двое.
Я не могла думать о Лаэнаре, — в моих мыслях его имя сменило цвет, как меняет цвет его звезда в небе. И я пыталась не думать об Амире, — но снова и снова вспоминала ее прикосновения, улыбку, взгляд, обращенный к Мельтиару, ее руку в руке Рэгиля. Слезы душили меня, комом стояли в горле, но я не плакала.
Я думала о Рэгиле, сжимала его ладонь, пыталась отдать ему всю свою уверенность и твердость. Но у меня не хватало сил, и Рэгиль оставался где-то далеко, в бездне, смотрел невидящим взглядом, не замечал ничего вокруг.
Боковые двери разошлись, впуская Мельтиара, и ангар затих.
Я поняла, что мы здесь не одни, — другие предвестники ждали вместе с нами, почти невидимые среди машин и теней. И шепот, шорох шагов, даже дыхание, — казалось, все теперь стихло.
Мельтиар шел через замерший, полутемный ангар, и рядом летела погребальная лодка. Узкая, выгнутая, черная с серебром, она скользила легко и плавно, приближалась к нам. Мельтиар не отрывал ладонь от борта, шагал медленно, не глядя по сторонам.
Я подвела Рэгиля к лодке. Мы шли рядом, шаг в шаг. Я смотрела на Амиру, покоящуюся меж черных бортов, и чувствовала, — мы будем идти вечно, наш путь не закончится никогда.
Глаза Амиры были закрыты, в волосах мерцали капли хрусталя. В руке был меч, рядом лежало ружье и инструменты. Она казалась удивленной и в чем-то неузнаваемо иной, ведь свет, сиявший в каждом ее движении и слове, огонь и ветер чувств, — погасли.
Мы шли, я держала Рэгиля за руку. Он смотрел в пустоту, я сдерживала слезы. Я знала, мы оба падаем, но я должна удержать его.
Мы должны быть рядом с Мельтиаром.
Лодка замерла, и мы остановились вместе с ней. Мельтиар наклонился, коснулся губ Амиры, прошептал что-то, — и выпрямился, опустил руки.
Лодка плавно поднялась над нами и устремилась вперед, все выше и выше. Там, под сводами ангара, открылся люк. Он казался отсюда звездой, сияющей и далекой. Лодка нырнула в это сияние, стала россыпью искр, — и свет погас. Колодец закрылся.
Мельтиар обнял нас, и его боль, и бездна, поглотившая Рэгиля, затопили меня. Наше общее горе кружилось, утягивало водоворотом, и ангар молчал, тени казались все темнее.
Потом Мельтиар сжал плечи Рэгиля и несколько мгновений стоял, всматриваясь в его глаза.
— Вернись ко мне, — сказал Мельтиар.
Но Рэгиль не шелохнулся.
Мельтиар обернулся, и тени дрогнули, на свет вышли трое, приблизились к нам. Я узнала Эркинара и двух пророков позади него. Все они молча остановились, и Мельтиар кивнул.
Я поняла, что это значит. Рэгиль не слышит меня, не слышит даже Мельтиара, — и помощь осталось искать только в залах пророчеств. Пророки успокоят боль, выведут Рэгиля к свету и дадут опору. Он снова сможет жить.
«У тебя неясное будущее», — говорил мне Эркинар. Знает ли он, что будет с Рэгилем дальше? Что будет дальше со всеми нами?
Мне было трудно разжать пальцы, выпустить ладонь Рэгиля, но я знала — так нужно. Двое пророков подошли к нему, взяли за руки. Рэгиль стоял, не замечая их.
— Ты сможешь помочь ему? — спросил Мельтиар, глядя на Эркинара. — Точно?
— Я все сделаю, — ответил Эркинар. — Я обещаю.
Я смотрела, как пророки уводят Рэгиля. Среди них, одетых в белое, он казался осколком темноты. Он шел, не оборачиваясь, и исчез за воротами.
— Пойдем, — сказал Мельтиар.
Он вывел меня через боковую дверь. Мы шли долго и словно без цели, — коридоры перетекали один в другой, пока не стали совсем безлюдными и узкими. Тогда Мельтиар остановился.
Здесь не было ни старших, ни младших звезд, лишь электрический свет, ветер и шум лопастей.
— Я сейчас вернусь, — сказал Мельтиар. — Подожди меня.
Я не успела ответить, — темнота вспыхнула и погасла, оставив меня одну.
Никто меня не видел, но я закрыла лицо ладонями. Слезы прорвались сквозь комок в горле, я больше не могла удержать их. Они текли по щекам, крупные как капли дождя, соленые и горькие как морской ветер.
Я прижалась к стене и стала ждать.
53
Я перешагнул порог.
Неужели совсем недавно моя тюрьма парила в вышине, в сиянии прозрачного потока? Пока я спал, и видения и отзвуки песен владели мной, мерцающий шар опустился на черные плиты пола, замер среди отвесных стен.
— Идем, — сказал тюремщик, и я молча последовал за ним.
Мы шли по коридору, прямому и светлому. И безлюдному, — никто не вышел нам навстречу, не появился из-за угла, не открылся ни один люк, ни одна дверь в стене. Словно пещерный город опустел, пока я спал, и все жители покинули его, разбрелись по миру.
Быть может, так и есть, ведь мир теперь принадлежит им.
Где бы они ни были, их волшебство осталось: холодными и жаркими искрами кололо босые ступни, звенело в каждом глотке воздуха. Песни темного города звучали так ясно, их пели зеркальные плиты и скрытая под ними толща каменных стен; ветер подхватывал их, шорох металла вторил ему.
Мой тюремщик шел впереди на полшага и не оборачивался, словно, не глядя чувствовал, иду я за ним или нет. Я смотрел на его крылья, прижатые к спине, на волосы, перехваченные темным шнуром, и думал: я могу попробовать бежать или напасть на него. Я не смогу освободиться, но умру, сражаясь.
Мысль об этом была далекой и тусклой, лишенной смысла.
Мы шли, пока коридор не кончился, — его заслонила стена, белая и гладкая. Свет ламп отражался в ней. Тюремщик прикоснулся к гладкой поверхности, и она разошлась под его ладонями, превратилась в дверной проем.
— Сюда, — сказал тюремщик.
Но сам не вошел, остался у распахнутых дверей. Я не мог прочитать его взгляд, он был лишенным выражения, спокойным. Я молча кивнул и шагнул внутрь.
И почувствовал, как стена сомкнулась у меня за спиной.
Человек, к которому меня привели, сидел за столом посреди большой комнаты. Это была даже не комната — зал, не меньше, чем зал во дворце в Атанге, тот, где я приносил присягу. Но только это место казалось полупустым и заброшенным: стулья и скамейки стояли в беспорядке, будто оказались здесь случайно; черные плиты штабелями громоздились вдоль стен.
Несколько мгновений я молча ждал, но враг не шелохнулся. Длинные волосы затеняли его лицо, но мне казалось — он смотрит на пустую поверхность стола, читает там письмена, не видимые другим.
Мельтиар, так его зовут.
Я подошел и сел напротив, бездумно коснулся гладкой поверхности стола, — и Мельтиар вскинулся, поймал мою ладонь.
Его рука пылала, словно он был в лихорадке. Должно быть, черный шторм вечно сжигает его изнутри, — я слышал отзвуки темных волн в биении его крови.
— Эли, — сказал он, глядя на меня.
Как могут быть у человека переполненного магией, раскаленного песнями, такие черные глаза? Они должны были давно потерять цвет, стать прозрачными, как ветер.
— Ты хочешь, чтобы я рассказал твое будущее? — спросил я.
Он держал меня за руку, и его будущее было так близко, — я знал, вот-вот увижу его, без снов, без ветра, без волшебных зеркал. Я уже слышал боль, беспамятство, надвигающееся как шквал, — совсем рядом, с другой стороны рассвета.
— Нет. — Мельтиар покачал головой. — Это уже не нужно.
Видение приблизилось, готовое захлестнуть, увлечь в глубину. Образы теснились, — звездный свет, кроны деревьев, обрывы скал. Голос моря сплетался со вкусом пыли, неподъемная боль тянула вниз, воздух был полон тоской.
Я зажмурился, усилием воли вернулся в явь.
Мельтиар на миг крепче сжал мою руку и проговорил:
— Ты хороший противник.
Его речь звучала странно, и я понял, — он говорит на моем языке.
— Мое время кончилось, — сказал Мельтиар. — Я отдаю тебе Лаэнара.
Удивление вспыхнуло, — он враг, я не должен верить, это ловушка. Но мысли угасли, унесли недоверие с собой. Я ждал, что он скажет дальше.
— Да, — проговорил Мельтиар, словно в ответ на незаданный вопрос. — Мир изменился. Лаэнар теперь твой. Увези его за море, увези в другой мир.
— Зачем? — спросил я.
Зачем тебе это? Зачем ты отпускаешь нас? Зачем говоришь со мной?
Мельтиар молчал, смотрел на меня внимательно, будто пытался разглядеть что-то на дне души.
— Чтобы Лаэнар остался жив, — ответил он наконец. И добавил, словно это объясняло все: — Он мой предвестник.
Я понял, что не удержусь сейчас, спрошу обо всем. Тысячи вопросов теснились, рвались наружу, — я должен был знать, что значит быть его предвестником, что это значит для Лаэнара и что для Арцы. Я должен узнать о напевах, пылающих в темноте, и о сиянии отвесных ручьев в колодце.
Я должен узнать, где рождаются песни, где сердце волшебства.
