Александр Чернобровкин - Слово о граде Путивле
И в Путивле уже знали, что полки русичей пали в битве с неверными. Даже знали от воронов и воробьев, кто погиб, а кто попал в плен. Через пару дней прискачут несколько израненных дружинников, убежавших от половцев, и подробно расскажут, как было дело. И стали матери и жены кликать Карну, и пошла гулять Желя по земле Русской.
Княгиня Ефросинья Ярославна не была уверена, что собственными силами отобьет нападение половцев. Лучшая дружина почти вся погибла, а от молодых и неиспытанных и старых и увечных проку мало. Она разослала посольства с просьбой о помощи к своему отцу Ярославу Галицкому, Всеволоду Владимиро-Суздальскому, Святославу Киевскому, Ярославу Черниговскому и Владимиру Переяславскому. К последнему посланы были дьяк Лука Савелов и подьячий Савка Прокшинич. Княгиня заметила, что Савка заглядывается на княжну Ярославну, поэтому отправила его от греха подальше.
После того, как княгиня Ефросинья Ярославна напутствовала послов, ей доложили, что во дворе ждет степняк с конем князя Игоря. Княгиня с дочерью, ключником Демьяном Синеусом и воеводой Олексой Пауком вышли на крыльцо, чтобы убедиться, что это именно Огонек. Коня привел берендей с «лоскутным» лицом. Бут покорно склонил голову под властным взглядом княгини, но в уголках его губ появилась еле заметная презрительная улыбка – ответ на отвращение, которое не смогла скрыть Ефросинья Ярославна, глянув на его лицо.
– Да, это Огонек, – опознала княгиня. – Как он к тебе попал?
– Отбил у трех половцев, – ответил берендей, не поднимая головы.
– Где и когда? – продолжила допрос княгиня Ефросинья.
– Ночью после битвы.
– Значит, ты не видел, как князя Игоря захватили в плен?
– Видел, – ответил Бут и рассказал, как было дело.
Его рассказ совпал со словами спасшихся дружинников.
– Сколько ты хочешь за коня? – спросила княгиня.
– Пять гривен.
– Мой муж купил его за две гривны! – возмутилась она.
– А мне он достался дороже, – невозмутимо произнес берендей.
– Матушка, заплати, пожалуйста! – вмешалась в торг княжна Ярослава.
Берендей с «лоскутным» лицом поднял голову, чтобы посмотреть, кто за него беспокоиться. На губах Бута заранее появилась еле заметная презрительная улыбка. Он встретился взглядом со взглядом Ярославы – и осекся. Столько искренней жалости и сострадания к себе берендей не видел ни разу в жизни. Бут опустил голову в надежде, что это ему привиделось, что сейчас это наваждение исчезнет, и опять посмотрел в глаза княжны. Нет, ему не привиделось. Ярослава действительно как бы целовала его раны, стараясь забрать себе их былую боль и нынешнее уродство. Обычно невозмутимый берендей сжал зубы и опустил голову, чтобы никто не заметил, как он растроган.
– Хорошо, я заплачу тебе за коня три гривны, – продолжила торг княгиня Ефросинья.
Справившись с чувствами, Бут ровным голосом произнес:
– Не надо. Я дарю коня.
– Ты не хочешь за него платы? – не поверила Ефросинья Ярославна.
– Нет, – ответил берендей, развернулся и косолапо пошел к своему жеребцу, стоявшему у коновязи возле ворот.
– Нам бы не помешал отважный воин, – подсказал княгине воевода Паук.
– Эй, подожди! – остановила берендея Ефросинья Ярославна. – Я смотрю, ты смелый и сильный воин. Не хочешь поступить в мою дружину? Получишь хорошее содержание.
– Мне воля дороже, – отказался Бут, не поднимая головы.
– Боле воли – хуже доля, – сказала княгиня. – Отобьем половцев – и опять будешь волен, как степной ветер.
– Останься, – робко попросила княжна Ярослава.
Берендей посмотрел ей в глаза, убедился, что просьба искренняя, и произнес:
– Хорошо, я согласен.
– Выдайте ему новую одежду и сапоги и укажите, где будет жить, – приказала княгиня Ефросинья ключнику и воеводе.
– Пойдем со мной, – позвал берендея Олекса Паук. – Тебя как зовут?
– Бут, – ответил берендей с «лоскутным» лицом, подняв голову и посмотрев в глаза воеводе, ожидая увидеть в них отвращение.
Паука не смутило уродство берендея, у самого хватало шрамов на лице. После пожара на его щеке, рядом со старым шрамом, появился новый от ожога. Борода теперь там не росла, оба шрамы были хорошо видны. Заметив их, Бут сразу смягчился, расслабился, будто долго шел против ветра и вдруг попал в затишье.
– Ты ведь хорошо знаешь, как будут нападать половцы на крепость. Походи, посмотри наши укрепления, как мы готовимся к встрече непрошеных гостей, может, подскажешь что-нибудь дельное. А потом будешь вместе со всеми камни на стены носить, – предложил воевода, ведя берендея к избе, в которой жили неженатые дружинники.
– Хорошо, – покорно согласился берендей Бут, хотя еще сегодня утром оскалился бы, услышав подобный приказ, и ускакал в степь.
Всю предыдущую жизнь берендей с «лоскутным» лицом только ненавидел людей, причем сильнее, чем они его. Сегодня он впервые влюбился, и казался чужим самому себе. Это в нем впервые дала о себе знать белая душа.
Никто не сомневался, что вот-вот пожалуют в гости, поэтому горожане под руководством Олексы Паука занимались укреплением крепостных стен, починкой забрал, углублением рвов, деланием засек на дорогах в лесу. Нанялся на эти работы и Сысой Вдовый. Воислав Добрынич сдержал слово, обменял для друга половецкого жеребца на ведьмину кобылу вместе с телегой. Рано утром Сысой трусил сети, потом отдавал улов жене Оле, а сам теперь не бездельничал целый день, как было раньше, а запрягал кобылу в телегу и отправлялся зарабатывать извозом. Пока он рыбачил, жена его верхом ездила на кобыле по окрестным лугам и лесам, собирала травы. Поскольку она была равнодушна к рыбе, весь улов сразу продавала на рынке. Хотя русский язык знала плохо, торговалась умело, всегда брала свою цену. И во всем остальном она была напористая, способная постоять не только за себя, но и за мужа. Она быстро отвадила всех нахлебников, забрала долги, о которых Сысой вспомнил. Благодаря Воиславу Добрыничу и Васильку Терпилову, об Оле пошла слава, как о чудесной знахарке. Сперва народ побаивался ходить за снадобьями к иноверке. Подсобрав немного деньжат, Сысой окрестил Олю и женился на ней. Крестным отцом половчанки стал Воислав Добрынич, а крестной матерью – мать Василька Терпилова. Обращали язычницу в истинную веру в соборной церкви. Роспись церковных стен, иконы, золото, серебро и драгоценные камни окладов, церковной утвари и облачения служителей божьих и сами обряды крещения и венчания произвели на Олю неизгладимое впечатление. Не понимая почти ни слова из того, что говорил ей отец Феофил, она слушала его, приоткрыв рот и с таким восхищением и смирением, что размягчила обычно твердокаменного попа, и он даже подбодряюще улыбнулся Оле. А когда Феофил запел, когда его голос вознесся под купол и приобрел чудную сочность и душевность, вновьобращенная заплакала. Оля стала ходить в соборную церковь при каждом удобном случае, даже когда там не было службы, подолгу разглядывала внутреннее убранство. Если же служба была, она занимала место поближе к амвону, где пристало молиться только боярыням. Поп Феофил, требующий от паствы чинопочитания, для половчанки сдала исключение. Боярыни пороптали немного, но идти супротив его воли побоялись. Народ решил, что теперь у крещеной половчанки можно лечиться – и от больных не стало отбоя, потому что Оля за лечение плату не требовала: дадут что-нибудь – хорошо, поблагодарят словом – ничего в упрек не скажет. Она верила, что, если будет брать плату, болезни перейдут ей. В семье появился достаток. Особенно хорошо дела пошли после того, как Сысой Вдовый нашел икону Георгия Победоносца. Сразу по возвращению, на Якова, он отправился на реку со свечой, с которой стоял пасхальную заутреню. Сысой прикрепил к каждой сети по кусочку этой свечи, приговаривая:
