Александр Чернобровкин - Слово о граде Путивле
Воробьи, пролетая над телегой, жалобно чирикнули в ответ и, разделившись на пять стай, понеслись дальше: одни в сторону Путивля, другие – Новгород-Северского, третьи – Курска и Трубчевска, четвертые – Рыльска, пятые – Чернигова.
– Ой, как их много! – удивился Василек.
– Видать, наши попали в большую передрягу, – решил Сысой. – Затмение – оно не даром случилось. Это Господь предупреждал. Не вняли ему – и нате вам!
– Значит, нам повезло, – посмотрев на Василька, сделал вывод Воислав.
– Выходит, что так, – согласился Сысой и признательно похлопал по плечу Счастливое Несчастье.
– Может, и наши души летели бы в этой стае, – высказал предположение Василек Терпилов. – Смотри, как быстро летят, уже и не видать.
Воробьи спешили до темноты добраться до своих домов. Там их ждали. Вчера на крышах многих домов или на деревьях во дворах сидели вороны и громко каркали. Значит, на следующий день кто-нибудь из этого дома умрет. Как ни старались люди прогнать вестников смерти, птицы все равно возвращались и продолжали кликать беду. Смолкли вороны только после того, как прилетели воробьи. Разлетевшись по дворам, воробьи начали биться в окна и двери, пытаясь попасть в избы. Как только воробей проникал в избу, ворона перелетала в другой двор и начинала каркать там, обещая здесь беду на следующий день.
Один маленький воробей, громко чирикая, забился грудью о слюдяное окно женского терема на княжеском дворе. В тереме сидели княгиня Ефросинья Ярославна, ее дочь Ярослава и несколько ближних боярынь. Увидев воробья, княгиня спала с лица.
– Кто? – скорбным голосом задала она вопрос, глядя на бьющуюся в окно птицу. Не дождавшись ответа, она крикнула: – Откройте окно, впустите его!
Ключница Авдотья Синеус вскочила со столбца, на котором сидела, схватила его и вышибла им слюду из левой верхней четверти окна.
Воробей залетел в терем, покружил в нем, жалобно чирикая, а потом сел на правую руку Ефросиньи Ярославны и клюнул ее в тыльную сторону ладони. Туда, выражая любовь к матери, всегда целовал сын Олег. Княгиня хотела погладить птицу, но воробей, пронзительно чирикнув, стремительно вылетел в окно – и исчез.
Княгиня Ефросинья Ярославна встала и, глотая слезы, произнесла еле слышно:
– Пойдемте в крестовую комнату, помолимся за упокой души раба божьего Олега Игоревича.
23
Всю ночь половцы беспокоили наскоками русскую рать, обстреливали из луков, не давая отдохнуть. Поутру они навалились всей силой, надеясь сломить уставших, измотанных русичей. Не получилось. Потеряв много людей, половцы опять вернулись к наскокам и обстрелам да вытягиванию арканами из строя и пленению отдельных ратников. А русичи, почти все раненые, упорно продвигались к реке Каяле, чтобы стало меньше хотя бы на одного врага – жажду. Приближались к реке они медленно, как улитка, и так же оставляли за собой след, только не из слизи, а из трупов соратников и врагов.
Ночью ковуи зарезали несколько лошадей, хозяева которых погибли, и утолили жажду их кровью и наелись сырого мяса. Кровь пугливых животных разжижила их кровь и так не очень густую, особенно после того, как погиб Олстин Алексич. Без своего предводителя ковуи стали так слабы на рать, что князь Игорь переставил их полк на правое крыло, где натиск половцев был не очень силен, а на их место, пробиваться к реке, – полк брата Всеволода. Ночью к ковуям наведались в гости их некрещеные родственники и предложили изменить русичам, пообещав отпустить живыми и с оружием, но без награбленного добра.
В воскресенье утром ковуи разобрали своих лошадей, якобы собираясь надрезать у них яремные жилы и попить крови. Вдруг они вскочили на коней и поскакали в просвет, который образовался утром между расступившимися половецкими отрядами. К ковуям присоединился и маленький отряд разведчиков-берендеев, которые служили за деньги и погибать за русских князей не хотели. Половцы не трогали беглецов.
Князь Игорь снял шлем, чтобы ковуи сразу опознали его, и погнался за ними, намериваясь остановить.
– Стойте! Это я, князь Игорь! Я велю остановиться! – кричал он на скаку. – Стойте, предатели!
Крик его только подгонял ковуев. Поняв, что не остановит их и что слишком отдалился от своей рати, Игорь Святославич повернул назад. В это время просвет между половецкими отрядами начал быстро сужаться. Князь оказался в окружении врагов. Он переложил повод в раненую левую руку, правой выхватил меч и бросился на врагов. Половцы расступились, уклоняясь от боя. Один половец сзади накинул на князя аркан и сбросил с коня. Игоря Святославича быстро обезоружили, связали ему руки и повели на холм, с которого половецкие ханы руководили битвой.
Ковуи, миновав половцев, спустились по крутому склону, изрытому лисьими норами, в балку, по которой тек к реке Каяле ручей с чистой родниковой водой. Они торопливо спешились и жадно припали к воде. Пили долго, с перерывами. Потом подпустили к воде лошадей.
Берендей с «лоскутным» лицом тревожно огляделся, прислушался. Он нутром почуял опасность, но пока не понял, от кого она исходит. Явно не от ковуев. Эти радовались, что вырвались из окружения, им было не до берендея. Бут услышал, что к балке скачет много всадников. Видать, половцы не все еще сказали ковуям. Берендей никогда никому не верил, в том числе и половецкому слову, поэтому и выбирался даже из самых страшных переделок. Так ему было на роду написано.
Берендей Бут был зачат осенней воробьиной ночью. Лето было неурожайное, осень дождливая и короткая, а зима выдалась такая лютая, какой даже старики не могли припомнить. В ту зиму перемерло от голода много берендеев. Беременная мать Бута спаслась только благодаря волкам – единственной пище, которую мог добыть ее муж в то тяжелое время. О будущем ребенке не думала, главное было выжить. Она умерла во время родов. На седьмой день в полночь к младенцу, названному Бутом, пришли суденицы наречь ему судьбу. Это были три сестры, одетые во все черное, младшей из которых всегда двадцать лет, средней – тридцать, старшей – сорок. Никто не положил для судениц возле ребенка монету или хотя бы лепешку, отцу неоткуда было их взять. Младшая суденица осерчала и изрекла:
– Вырос на волчатине, значит, душа у него будет черная, волчья; много человеческой крови прольет, люди будут его бояться и ненавидеть; не видать ему ни семьи, ни детей.
– Душа у него будет белая, и люди с чистой белой душой полюбят его, – пожалела младенца средняя суденица, – он будет отважен и удачлив в рати; проживет долго.
– У него будет две души, черная и белая, совершит много черных дел с благими намерениями; никто не познает так ярко, как он, любовь и ненависть; жизнь его будет длинная и нескучная, – нарекла самое вещее слово старшая суденица и пальцем написала эту судьбу на лбу мальчика.
