Александр Чернобровкин - Слово о граде Путивле
– Как Пасхой народ шел в церковь, так теперь рыба иди в сеть!
Поставив последнюю сеть, он заметил застрявшую в камышах икону. Найти ее – хорошая примета, значит, этот святой будет тебе покровительствовать. Сысой повесил икону в красном углу – и добро прямо попёрло в его дом. Он предлагал жене больше тратить денег на себя, на красивые наряды, но Оля предпочитала покупать скотину – овец и коров, которая считалась основой богатства у степняков. Вскоре посадчане забыли прозвище Вдовый и начали называть Сысоя Половчанкиным.
У других молодоженов – Ваньки Сороки и Анютки – тоже всё складывалось хорошо. Хотя муж и жена не шибко занимались хозяйством, деньги и еда в их доме никогда не переводились. Ванька поворовывал, как и раньше, а Анютка делала по дому только самое необходимое, чтобы оставались силы любить мужа. Ваньке больше и не надо было.
Зато у Никиты Голопуза и Дуни совместная жизнь не задалась. Муж колотил жену по поводу и без и изменял ей напропалую. Только перешел с девок на вдов и замужних женщин. Все чаще он начал находить работу в дальних селах и появлялся дома только на выходные. И свекровь старалась при случае попить крови из невестки. Сама замуж вышла «дырявой», и муж припоминал ей это кулаками до самой своей смерти, поэтому и ноги у нее болели. Теперь она вымещала прошлую боль на невестке. Дуня сносила все молча, потому что родителям жаловаться бесполезно, а показывать истязателям, как ей больно, не хотела, чтобы не дать им еще один повод для насмешек и издёвок. Она сходила к Акимовне и попросила приворотить мужа. Ворожея положила в горшок его волос и испекла в печи, чтобы Никита затосковал по дому и вернулся, а потом дала Дуне медвежий жир. Этим жиром надо было смазать влагалище, тогда мужу будет хорошо только с ней.
В субботу Евдокия, ожидая мужа, намазалась жиром, но Никита не приехал. Не было его и в воскресенье. Поскольку в их хозяйстве была еще не телившаяся корова, Дуня через пару дней после свадьбы накормила ее хлебом с солью через забор, чтобы та как можно скорее сошлась с быком. После нескольких случек корова осталась яловой. Видимо, кто-то ударил ее коромыслом или перекрученным кнутом. Поэтому Дуня повела корову в лес, к дубу с широкой дырой в стволе, через которую накормила скотину кусками хлеба, на которых соль была насыпана крестиком. На обратном пути она повстречала отряд дружинников под предводительством воеводы Олексы Паука. Воевода приказал дружинникам скакать дальше, а сам остался поговорить с женщиной. Когда Дуня увидела Олексу Паука, ее сразу бросила в жар от воспоминаний, как сладко он ласкал ее. Глаза Дуни залила сладкая похоть. Женщина потупила их, чтобы не выдали ее желания. Дуня не помнила, что Олекса говорил ей и что она ему, но точно знала, что отказывала. Раз отказала, два отказала, три, а потом странным образом оказалась с Пауком на траве в кустах. И так ей было приятно с ним, что позабыла все горести и обиды последних дней. Потом они долго искали ее корову и его коня. Потом опять любились и снова искали своих животных. Дуня вдруг вспомнила, что намазалась медвежьим жиром, что достался он Олексе… – и обрадовалась этому!
25
На следующую ночь после поражения русской рати на реке Каяле киевскому князю Святославу Всеволодовичу, двоюродному брату Игоря и Всеволода Святославичей, приснился нехороший сон. Князь был человеком мнительным, его постоянно мучили плохие предчувствия. Чтобы избавиться от черных мыслей, он держал при себе несколько думных бояр, людей решительных и умеющих успокоить его. Утром, так и не развеяв во время заутрени дурное предчувствие, князь Святослав созвал думных бояр и рассказал им сон:
– Приснилось мне, будто лежу на тисовой кровати, а меня накрывают черным покрывалом. Потом зачерпывают синего вина с горем смешанного и дают мне пить. Меня такая жажда мучает, что не смог отказаться, осушил почти до дна, только несколько капель осталось, я их выплеснул на пол. За это мне на грудь высыпали из поганых, половецких колчанов крупный жемчуг. Я смотрю в колчаны, там пусто, а жемчуг все равно из них сыплется. Много его на меня вывалили, даже дышать тяжело стало. Тогда меня начали нежить, лелеять. Тяжесть сразу прошла, я успокоился. Поднял голову, смотрю – в моем тереме златоверхом князька не стало, и доски падают с крыши, словно кто-то готовится покойника выносить через крышу, чтобы дорогу назад не запомнил. Я еще подумал, кого это хоронить будут, ведь я живой? Вдруг вижу, что в пригороде Киева лес стоит, низкий, но густой. Со всех сторон обступает, не пройти через него. А над Киевом серые вороны грают. Их так много, что неба не видно. Граяли они, граяли, а потом вдруг устремились к синему морю. За ними следом и лес отступил от Киева. Чтобы это значило, а?
– С одной стороны вроде бы плохой сон, а с другой, не все так уж и плохо, – первым высказался тысяцкий, бабка которого при жизни была известной ворожеей и кое-чему научила внука. – Черное покрывало – это плохие вести; дадут тебе испить горя, и слезы прольются, много слез, наверное, из-за половцев, но для тебя и колчаны пусты, не тебе плакать. И крышу терема разбирать будут не для тебя, но для кого-то из твоего племени. И еще жди нападение половцев. Постоят они у стен крепостных и ни с чем уберутся к морю.
– Я и сам так подумал, – тут же решил князь Святослав, хотя до этого предполагал совсем другое. – Значит, беды коснуться, но не меня?
– Сон так толкуется, – ответил тысяцкий. – Может, ты что-то запамятовал, князь? Тогда и толкование будет другое.
– Да нет, вроде бы все правильно пересказал. Хотя, знаете, как оно во сне – так много всего, что и не упомнишь, – казал князь Святослав. – Хотел бы я знать, кого из моего племени беда настигнет?
– Гадать тут нечего, – уверенно ответил тысяцкий. – Кто в поход на половцев пошел? Святославичи, Игорь да Всеволод, да племянник их Святослав, да сыновья Владимир и Олег Игоревичи. Видать, кто-то из них погиб, а может, и все полегли. Потому и придут к нам половцы. Если бы князья побили неверных, те бы побоялись нападать на нас.
– Ах, любезные мои братья и сыновья и бояре Русской земли! – огорченно воскликнул Святослав Всеволодович. – Я ведь сам в поход собирался и вас звал! Дал бы мне бог притомить поганых, как в прошлые годы, но вы не сдержали молодости своей и отворили им ворота в Русскую землю! Да будет воля Господня! Как прежде сердит я был на Игоря за его упрямство, за нежелание помириться с Владимиром Переяславским, так теперь жаль мне его стало!
– Надо нам готовиться к нападению половцев, – подсказал тысяцкий.
– Думаешь, они забыли прошлогодние уроки, осмелятся напасть на нас? – спросил князь Святослав.
