Олег Северюхин - В лабиринтах тёмного мира
Кузнец быстро пробил дырки в имеющейся жаровне и закрыл отверстие от меха. Весенний ветерок раздувал угли в жаровне, надувая шар теплым воздухом.
Глава 47
Уголь был березовый. Крупный и легкий, и горел он бездымно, отдавая большое количество тепла. Шар просто на глазах рос и рвался в небо.
Я внимательно смотрел внутрь купола и старался разглядеть маленькие дырки, чтобы прекратить наддув теплым воздухом и заново проверить все швы, но все было нормально. Мастера и мастерицы знали толк в своем деле, и я обреченно махнул рукой, отдаваясь на волю ветра:
— Отдавай концы!
Шар плавно взмыл в воздух и полетел по ветру, постепенно набирая высоту.
Вслед за нами бежали мужики и махали руками, и я услышал издалека голос дьяка:
— Ироды, куды полетели-то?
Честно говоря, я не сильно представлял себе, куда мы летим. Куда ветер дует, туда и летим. Не было никакой подготовки к полету, включающей в себя рекогносцировку местности, определение направления ветра и возможного маршрута полета. Все как на заре науки и техники — нашел бактерию — привей себе. Изобрел порох? Сначала стрельни сам. Изобрел парашют? Давай, прыгай.
Кстати о парашюте. Он висел у меня за спиной в аккуратной такой котомочке с шелковым шнурком через плечо. На конце шнурка была петля, выполняющая роль «кольца» для выдергивания купола.
Симеон стоял, вцепившись руками в корзину и глядя вниз между прутьями. Я, признаться, чувствовал примерно так же. Мне казалось, что корзина не совсем надежная и дно может вывалиться. Вот смеху-то будет. На всякий случай я отрезал два куска веревки, привязал их к верхней части корзины, а второй конец веревки в виде петли надел на руку. То же самое я сделал и для Симеона. Береженого, как говорится, и Бог бережет.
Ситуация у нас была патовая. Мне в любом случае не отделаться от пыточной и насадки на кол. Это в случае, если мы вернемся назад и сядем в расположении мастерской. Но на шаре такой пирует не получится. Второе. Если мы сядем где-нибудь у маленькой деревушки, которые проплывали под нами, то набежавшие мужики рогатинами и дубинами завершат то дело, которое начал Господь Бог, низвергнув нас с небес. Сейчас я, кажется, начинаю понимать психологию египетских дехкан, которые во время арабо-израильской войны мотыгами забивали египетских сбитых летчиков, помогая Аллаху довершить начатое и соглашаясь с его тезисом о том, что рожденный ползать летать не может.
Я подбрасывал уголь в жаровню и думал о том, что для меня лучше улететь подальше и тем самым сохранить свою жизнь.
— Неужели ты собрался всю жизнь провести здесь, — мысленно спросил я себя, — неужели тебе не хватало Смуты в твое время и захотелось острых ощущений в темном российском средневековье? Рим есть Рим. И не забывай, что ты оттуда смыканул в момент смертельной опасности. Подумай, может, этот рубеж между жизнью и смертью и есть тот временной портал, с помощью которого ты попадаешь в коридор отеля «Lissabon»?
Если бы депутат не толкнул меня в грудь, я бы не очутился здесь, а спокойно пошел в свой номер, принял душ, переоделся и снова приступил к начатому расследованию, предварительно осмотревшись в обстановке.
Чем отличается Homo sapiens от Homo vulgaris? Первый уже мыслит, набравшись знаний и генетического опыта предков, а второй только набирается этого опыта.
— Коломна, — сказал Симеон, ткнув пальцем в видневшуюся внизу деревушку, — а там, поодаль, Москва.
Мы летели достаточно высоко. Не менее пятисот метров было под нами, и мы были во власти ветра и нашего везения.
Москва казалась небольшим поселком сельского типа, а Коломна вообще была большой деревней.
— Смотри, — Симеон толкнул меня локтем, — никак Дашкин дом горит.
Я смотрел на столб дыма прямо по курсу нашего полета, и мне тоже стало казаться, что это тот дом, где я провел первые ночи после появления на княжеском пиру.
Я поставил заслонку, как ее назвал кузнец — вьюшку, в трубу и мы потихоньку стали снижаться, но не так быстро, как бы мне хотелось.
Около дома бегали двое пацанят, похоже, Сашка с Машкой, а вот Дарьи я не видел.
— Эх, была не была, — сказал я себе и полез через борт корзины. — Симеон, уголь не подбрасывай и вьюшку не открывай, тогда шар сам приземлится. Сам поймешь, как управлять им, а меня не поминай лихом, — и я бросился вниз.
Глава 48
Не знаю, что может заставить мужчину броситься вниз с плохоуправляемого воздушного шара и с подобием парашюта прямо в костер пылающего дома, где жили малознакомые для тебя люди?
Иногда достаточно посмотреть на человека, обменяться с ним парой слов, и ты уже считаешь, что прекрасно знаешь этого человека и встречался с ним ранее, а дети — это как бы твои дети, но родившиеся во время твоего долгого отсутствия.
Я не знаю, какие были отношения у Дарьи с покойным мужем и отцом детей, но я был ими встречен так, как хозяин, вернувшийся после долгой отлучки.
Несмотря на то, что я знал о намерениях княжих служек в отношении меня, я все равно рассчитывал на то, что останусь здесь и займу соответствующее место при дворе, постаравшись изменить течение событий, чтобы князя Василия Темного впоследствии называли Василием Светлым.
Я летел вниз с полукилометровой высоты как с Останкинской телебашни и с удивлением ощущал, что контролирую себя и стараюсь управлять своим телом, разводя в стороны руки, как будто я прошел курсы парашютистов, хотя об этом занятии я знаю только по художественным фильмам.
На высоте не менее двухсот метров я дернул шелковый шнурок и выбросил купол парашюта, который с хлопком надулся и снизил скорость моего падения.
Нужно учесть, что парашютисты не летят, а падают, будучи привешенными к замедлителю падения. Летают только те парашютисты, у которых парашют напоминает крыло — параплан.
Я достаточно быстро несся к земле, в уме вычисляя угол падения, скорость, направление ветра и возможное место приземления.
На высоте метров тридцати у меня оторвалась одна стропа, затем вторая, третья четвертая и купол сложился, приняв форму флага небесно-голубого цвета с китайскими драконами. Я полетел камнем прямо в огонь.
— Прощай Лизавета Петровна, неспетая песня моя, — пронеслось у меня в голове, и я ударился о ковровую дорожку в коридоре отеля «Lissabon».
По всем физическим законам я должен был разбиться от удара о любую поверхность. Даже о мягкую. Я занимался борьбой и в борьбе самое первое упражнение — это умение падать с фиксацией тела одной рукой. Автоматически я так же и сделал, но сразу убрал руку, чтобы не сломать ее движущимся по инерции туловищем. Я покатился к коридорной стене и уже представлял, как стукнусь об нее, но провалился сквозь стену и продолжил кувырки на каком-то асфальте под крики людей и визг тормозов автомашин.
