Лорел Гамильтон - Прикосновение полуночи
– А откуда берется свет? – спросила Поласки.
– Никто точно не знает, – ответила я.
– Я думала, что бальзам нужен для того, чтобы все выглядело обычным, – вдруг сказала Кармайкл.
– Так и есть, – подтвердила я.
– А почему тогда он по-прежнему так чертовски красив? – Она указала на Холода.
Я усмехнулась, глядя, как на лицо стража наползает высокомерный холод. От этого он не стал ни на каплю менее красив. Богиня исключила такую возможность.
– Может быть, не совсем верно говорить "обычным", – сказала я. – Бальзам помогает увидеть то, что существует в реальности.
Кармайкл мотнула головой.
– Он не может быть таким в реальности. У него волосы серебряные – не седые, не белые, они металлические. Волосы не бывают серебряными.
– У него это натуральный цвет волос, – улыбнулась я.
– А нам всем как – стоит обидеться? – поднял бровь Рис.
– Может, тебе и стоит, – усмехнулся Иви, – но многих из нас ей просто не видно под этими плащами.
Он откинул капюшон плаща и размотал шарф, закрывавший большую часть его лица. Лицо Иви было узковато на мой вкус, и плечи недостаточно широки, но его светло-зеленые волосы были украшены ветвями и листьями плюща, словно кто-то решил отобразить на волосах его имя[13]. Когда волосы бывали распущены, они казались шелестящей на ветру листвой. И поразительной, глубокой была изумрудная зелень его глаз. Если с детства вас не окружали люди с многоцветными глазами, эта пронзительная зелень стоила одного-другого взгляда. Во всяком случае, по мнению Кармайкл, потому что ее взгляд так и прилип к стражу.
Кристалл тоже откинул плащ, открыв волосы, которые в неярком свете коридора тут же вспыхнули радугами, словно каждый волосок был хрустальной призмой, преломлявшей свет. Кожа у него была белее, чем моя, настолько белая, что казалась ненатуральной. Плащ, только чуть темнее этой кожи, он перекинул через плечо, выставив голую руку. Я на миг задумалась: а что же на нем надето под этим плащом, кроме сапог? Его рука сияла на свету будто белый металл. Живое тело так блестеть не может.
Взгляд женщины метнулся к нему, будто притянутый магнитом.
– Прекратите все: – велела я. – Оставьте ее в покое.
– Я с ней ничего не делал, – обиженно заявил Холод.
Я посмотрела в его надменное лицо и поняла, что он сам в это верит. Я знала, что он никогда до конца не поймет, насколько он на самом деле красив. Века, когда королева отвергала и презирала его, оставили неизгладимые шрамы на моем Убийственном Холоде.
Я потрепала его по руке и повернулась к Рису:
– Поскольку ты и Арзель производите на нее не такое сильное впечатление, кто-то из вас должен быть ее проводником.
– И я, – сказал Гален.
Я удивленно на него посмотрела.
Он иронически улыбнулся:
– От меня у нее глазки тоже не загораются.
– Кого из нас ты к ней приставишь? – Рис покачал головой, глядя, как Кармайкл поворачивается от одного мужчины к другому. Выражение у нее было чем-то средним между восторгом ребенка, впервые попавшего в кондитерскую лавку, и отчаянным испугом зверька, окруженного стаей хищников.
– Выбери сам, Рис. Ты отвечаешь за безопасность полицейских внутри холма.
– Я, не Холод?
– Он отвечает за мою безопасность, пока не вернулся Дойл. – Говоря это, я снова подумала, где сейчас мой Мрак, куда завело его заклинание.
Холод словно прочитал мои мысли:
– Я пошлю кого-нибудь посмотреть, где он.
Я кивнула.
– Гален! – позвал он. – Найди Дойла и узнай, что он обнаружил.
Я едва не возразила. Если Дойл, Усна и Кабодуа столкнулись с превосходящим противником, Галена не хватит для того, чтобы восстановить равновесие. По крайней мере я этого опасалась.
Я уже набрала воздуху, чтобы что-то сказать, но Гален повернулся ко мне с довольно грустной улыбкой.
– Все хорошо, Мерри. Я сделаю все, чтобы вернуть его тебе в целости и сохранности.
Я открыла рот, и он приложил кончики пальцев мне к губам.
– Ш-ш-ш, – сказал он и наклонился поцеловать местечко, согретое теплом его пальцев. – Ты всему миру показала, как ты ко мне относишься. Этого достаточно. Я не претендую на обладание всем твоим сердцем.
Он убежал от нас трусцой: ладонь на рукоятке меча, тонкая длинная косичка пляшет по спине.
– Гален! – крикнула я. Но он не оглянулся и исчез за поворотом коридора. Меня охватило предчувствие. Пророческого дара у меня никогда не было, но сейчас я почему-то так испугалась, что дыхание перехватило.
Я схватила Холода за руку:
– Его нельзя отпускать одного. Что-то не так. Вот-вот случится какая-то беда!
Холод не спорил и не раздумывал.
– Адайр, Кристалл, за ним!
Как только двое мужчин скрылись за углом коридора, мой испуг прошел. Я снова могла дышать. А в ту руку, которая еще оставалась под плащом, шлепнулось что-то тяжелое. Пальцы сомкнулись на литой металлической ножке чаши. Я отпустила Холода и сунула под плащ обе руки, чтобы удержать эту тяжесть. Раньше я не чувствовала, что чаша такая тяжеленная. Сила – это бремя.
– С тобой все хорошо? – спросил Рис.
Я кивнула:
– Да-да.
Я не хотела, чтобы все окружающие увидели, что я прячу под плащом, но я знала еще, что если мой внезапный испуг имел основания, то эти основания дала чаша. Она меня предупредила. Я все собиралась рассказать королеве о возвращении чаши, но подходящего момента никак не находилось. То есть это королева ни разу не находилась в здравом рассудке достаточно долго, чтобы начать с ней дискуссию на метафизические и политические темы. И вот у меня в ладони возникла чаша, а обычно это означало, что у реликвии есть какая-то цель. Она чего-то хотела, причем сейчас. Я что-то должна была сделать. Если она просто хотела помочь Галену, она не лежала бы таким весом у меня на руке. Чаша была способна оказать магическую помощь и без физического присутствия. Так почему же она здесь очутилась? Что должно было случиться? Судя по напряжению у меня между лопатками, что-то скверное.
Я глубоко вздохнула и быстро показала Холоду и Рису краешек чаши, прикрывая ее от других своим плащом и шубой Холода. У Риса широко распахнулся его единственный глаз, а лицо Холода стало еще высокомерней и сердитей. Рис тут же превратил изумление в шутливую полуулыбку, которую он изображал, когда хотел скрыть свои чувства. Мне понадобились месяцы, чтобы разгадать истинное значение этой улыбки.
Радостный, полный многозначительной иронии возглас Иви дал мне понять, что он тоже заметил чашу. "Ой-ей", – сказал он. Я почти ждала, что он объявит о том, что углядел, на весь коридор, но он промолчал. Только мерил меня все тем же полным радостного изумления взглядом, словно придерживал про себя какую-то замечательную шутку.
