Лорел Гамильтон - Прикосновение полуночи
– Так, – сказала я, глядя на этих людей, глазеющих на стены коридора, как зеваки на карнавал. – Не знаю, в чем тут дело, но это надо прекратить, или от них толку не будет. К полицейской службе они в таком виде непригодны.
– Кто-то навел чары? – спросил Арзель, откидывая темный меховой капюшон с обрамленного роскошными каштановыми кудрями лица. Кудри спадали до колен, и удерживал их густую массу только тонкий серебряный обруч. На Арзеле красовались жесткие кожаные доспехи, здесь и там прошитые серебром. Тело под доспехами было разрисовано под звериную шкуру, примерно так же, как тело Никки прежде было украшено рисунком крыльев. Рисунок выглядел так натурально, что рука тянулась погладить несуществующий мех. Лицо и большую часть тела спереди рисунок не затрагивал, и кожа там была белой словно лунный свет, как и моя собственная. По контрасту золотисто-коричневый мех казался темнее. В доспехах и плаще Арзель мог бы сойти за человека, если бы не глаза. Цвет глаз – красновато-карий – мог бы быть человеческим, но не был. У него были глаза не человека и не сидхе, а животного. Как-то раз я увидела в книге иллюстрацию: глаза медведя крупным планом, на весь разворот. Глядя на снимок, я поняла, чьи глаза смотрели на меня с лица Арзеля.
– Это не заклятие, – сказал Холод. – Мы бы почувствовали.
Арзель кивнул.
– Ты проверил?
– Да.
– И я тоже, – прозвенел колокольчиками на ветру голос Кристалла. Его лицо еще скрывалось под капюшоном белого плата.
– Намажьте их бальзамом, – распорядилась я. – Уши, глаза, губы, руки – рабочие органы.
– Рабочие органы? – переспросил Арзель.
– Принцесса имеет в виду, что нужно позаботиться, чтобы магия ситхена не помешала им выполнять свою работу, – объяснил Рис, расстегивая плащ и доставая маленькую глиняную бутылочку из внутреннего кармана пиджака.
Подойдя к доктору Поласки с уже откупоренным бальзамом, Рис попросил ее снять очки, но женщина будто не слышала – а может быть, действительно не слышала. Рис осторожно снял с нее очки. Она моргнула, когда он притронулся к ее веку.
– Чтобы видеть правду, – произнес он.
Женщина отпрянула от него и воззрилась на стену. Оглянувшись вокруг, она в ужасе закрыла глаза руками:
– Господи, господи, что это со мной?
– Сейчас я намажу второй глаз, и вам станет лучше, – сказал Рис. – Только не открывайте глаза, пока я не закончу.
Он отвел ее руки от лица, глаза она плотно зажмурила. Рис коснулся другого века и повторил:
– Чтобы видеть правду.
Он откинул ее волосы от ушей и обвел бальзамом по изгибу уха, потом второго, со словами: "Чтобы слышать правду".
– Музыка прекратилась, – сказала она, и из-под сжатых век показались слезы.
Рис дотронулся до ее губ:
– Чтобы правдиво говорить о том, что узнаете.
Он повернул ей руки ладонями кверху.
– Чтобы осязать правду.
Потом встал на колени и обвел верх ее обметанных снегом сапожек:
– Чтобы идти верно и различать дорогу.
Он поднялся и напоследок коснулся ее лба:
– Чтобы верно думать и узнавать правду.
Он не просто коснулся ее лба, он начертил защитный символ. На миг магия вспыхнула холодным светом, обрисовав круги и спирали на лбу женщины, и тут же растворилась в коже.
Полицейская моргнула и огляделась вокруг с таким видом, словно не совсем понимала, где находится.
– Да что же это такое?!
– Добро пожаловать в волшебную страну, доктор Поласки, – сказал Рис и подал ее очки.
Холод дал мне бутылочку.
– Это Дойла, он ее оставил за ненадобностью.
Я взяла бутылочку и подумала, где сейчас Дойл и что он выяснил.
– Мне стало бы полегче, если бы Дойл или кто-то из них с нами связались.
– Мне тоже, – откликнулся Холод, приступая к обработке Уолтерса.
Я повернулась ко второй и последней женщине в группе. Она была немногим выше меня, почему я ее и выбрала. Когда я сняла с нее шапку, под ней обнаружились прямые каштановые волосы, завязанные в хвост, немного растрепавшийся под вязаной шапочкой. Глаза у нее были шоколадно-карие, лицо треугольное, нежное и довольно хорошенькое, но я в последнее время слишком пригляделась к сидхе. На мой взгляд она казалась будто незавершенной, словно ей, чтобы выглядеть настоящей, нужны были глаза или волосы другого цвета. Я попросила ее:
– Закройте глаза.
Она меня не услышала, но ее внимание привлекали не стены. Она смотрела на Холода, смотрела, как он притрагивается к лицу майора Уолтерса. В конце концов я все же мазнула по ее незакрытому верхнему веку, и она отшатнулась прочь.
– Доктор Поласки, не могли бы вы убедить ее постоять смирно? – спросила я. Женщина была из группы криминалистов, не из копов. Поласки подошла к нам и сказала:
– Кармайкл, это вам поможет. Закройте глаза и дайте принцессе вас намазать.
С видимой неохотой Кармайкл все же подчинилась приказу своей начальницы. Она вздрагивала под моими пальцами, как нервная лошадь, кожа дергалась. Когда я закончила с руками, она стала поспокойней и вроде бы совсем успокоилась, когда я обработала туристские ботинки под мокрыми отворотами джинсов. Когда я потянулась ко лбу девушки, ее голос был совсем нормальным.
– Если можно, нарисуйте крест, – попросила она.
– Крест не годится, – сказала я, рисуя у нее на лбу нечто гораздо более древнее.
Она распахнула карие глаза.
– То есть как не годится?
– Мы не зло, Кармайкл, мы просто другие. Вопреки общему мнению святые символы не составляют препятствия для нашей магии. Примерно так же, как поднятый крест не защитит вас от молнии.
– Ох... – Она казалась смущенной. – Я не хотела вас обидеть.
– Вы не обидели. Церковь столетиями пыталась нас очернить. Но если вам понадобится когда-нибудь защита от фейри, то чем молиться, лучше выверните куртку наизнанку. Вреда от молитвы не будет, но вот пользы будет больше от куртки.
Я дорисовала последний завиток и сделала шаг назад.
– А чем поможет выворачивание куртки наизнанку?
– Волшебство чаще всего видит лишь то, что на поверхности. Измените поверхность – и магии будет трудно вас найти.
– Почему? – спросила она.
– Ну, если маг действительно вас знает и никогда не пытался вас одурачить, выворачивание куртки не поможет.
– Никогда не пытался одурачить – это как?
– Никогда не пытался притвориться кем-то другим.
– Ох, – снова сказала она.
Я видела, как восторг пропадает с людских лиц по мере того, как полицейских одного за другим намазывали бальзамом. Один полисмен заявил:
– А раньше мне больше нравилось. Теперь вокруг один унылый камень.
– А откуда берется свет? – спросила Поласки.
