Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — Вильдграф
— Ничего, — ответил я сдавленным голосом.
— Все еще кровоточит? — спросила она тихо.
— Жизнь продолжается, — ответил я. — Жизнь продолжается, ваша светлость! Все проходит, как сказали однажды мудрому Соломону еще более мудрые. И он велел эти слова вырезать на своем кольце, как единственные в мире слова, что и радуют, и печалят одновременно.
Она сказала с сочувствием:
— Вы молоды, Рич. Надеюсь, еще встретите ту, что будет достойна вас. Например, при нашем дворе множество замечательных женщин…
Я поморщился, покачал головой.
— Здесь, как я вижу, только два типа женщин: одни не могут рассказать анекдот, другие не могут его понять.
Она посмотрела на меня несколько удивленно.
— В самом деле? И к какому типу вы относите меня?
Я в великом удивлении развел руками.
— Ваша светлость, вы при чем?… Я говорю о женщинах!.. Вы же это самое… как бы поточнее… принцесса, во!
Вы символ, олицетворение, вы вне всяких типов и правил.
Это значит, что сами вольны выбирать, к какому из тих типов принадлежите.
Она чуть откинулась на спинку кресла, презрение во взгляде начинает выливаться наружу, предсказывая зарождающееся цунами.
— А не приходит в голову, что бывает и третий тип?
— Конечно, приходит, — ответил я с восторгом, — мы, мужчины, романтики, всю жизнь в поисках чудес. А чтоб себя утешить в бесплодных поисках, придумали красивую отмазку, что счастье не в самом счастье, а в долгой и трудной к нему дороге. В отличие от женщин, мы действительно любим все красивое! И потому себе брешем чаще и больше, чем вам.
Она смотрела несколько напряженно, стараясь поспеть за поворотами моей изощренной мысли. Я подумал, что к чему-то умному меня нужно подгонять пиками в задницу, а вот так бездумно поиграть словами перед самочкой, пораспускать павлиний хвост и походить гоголем, выпячивая грудь и вздувая мускулы — за это и сам готов доплатить.
Лицо ее наконец стало кислым, словно трое суток постоявшее на солнце молоко.
— Мне кажется, вы все врете!
Я ответил с достоинством:
— Зачем мне врать? Чтобы стать героем, нужно меньше усилий, чем им казаться. — А про себя добавил, что ложь не считается ложью при ответе на вопрос, который спрашивающий не должен был задавать. Тем более, когда разговариваешь с женщиной. Уж им можно врать, что угодно и сколько угодно, это не считается враньем. Перед ними даже клятвы ни один суд не рассматривает как серьезные…
И вообще, есть ложь, на которой мы, как на светлых крыльях, поднимаемся к облакам и даже звездам, а есть истина, холодная, горькая и тяжелая, которая приковывает к обыденности свинцовыми цепями.
Она смотрела уже злая, как кобра, в глазах недоверие и вроде бы даже вполне понятная жажда стукнуть меня по голове.
— А чтобы вот так грубить, — спросила она, — вам нужно стараться или само получается?
Я ответил гордо:
— Я, знаете ли, герой без фразы.
Она вскинула брови, злость осталась во взгляде, но сразу насторожилась.
— А что это?
— Герой без фразы, — сказал я, — или, как его еще называли, небритый герой, был в моде в эпоху моих дедов, когда царило засилье красивых и лживых фраз и пушисто-слащавых лозунгов. Тогда и появились эти: слова их порою грубы, но лучшие в мире книги они в рюкзаках хранят… В смысле, на лицо ужасные, добрые внутри. Потом эти ужасно-добрые победили, к своему удивлению, их дети рождались уже небритыми, но внуки снова вкусили в городах гнилую прелесть красивых слов и фальшивых комплиментов. Я тоже, увы… Но, попадая в города, где этой фальши море, мы все-таки почти без натуги вспоминаем про свою гордую исконно-посконную самобытность и даем отпор ложной политкорректности!
Она хлопала глазами, стараясь понять сложное переплетение фраз, где я и сам не все понимаю, но в нашем мире важнее не смысл, а напор, убежденность, яростный блеск в глазах и эффектная жестикуляция, по обучению которой кое-где выходят даже книги.
По-моему, она тоже действует на меня совсем не смыслом, если я ловлю себя на том, что таращу глаза на ее высокую грудь, а голос до меня доходит только трелями, как слушаем птиц, не пытаясь услышать в них слова.
— Вы такая красивая, — сказал я твердо, — что вас даже обругать не получится.
ГЛАВА 4
Она хлопнула глазами, я ощутил ветер от длинных и густых ресниц, на которые можно что-нить положить. Обычно об объеме ресниц заботятся те, у кого недостает объема груди, но у Элеоноры даже при желании ни к тому, ни к другому не придраться.
— Это оскорбление, — спросила она озадаченно, — или такой замысловатый комплимент?
— Обижаете, — сказал я с достоинством, — как гордый сын степи или даже степей унизится до пошлого комплимента?
— А что это было?
— Красота обманчива, — пояснил я терпеливо, — но полезна, если вы бедны или не очень умны. Но у вас есть первое и, как мне местами кажется, даже второе. Так зачем вам быть такой ослепительно красивой?
Она всматривалась с недоумением, глаза трагически расширились.
— Вы уже трижды назвали меня красивой, — произнесла она с самым озадаченным видом, — но это прозвучало больше как оскорбление. Или обвинение…
— Совершенная красота, — ответил я, — почти всегда отмечена холодностью или глупостью. Но у вас глаза, хоть и красивые, но все-таки умные. С виду, конечно. Очень необычное сочетание для женщины! Она сказала холодно:
— Вот уж не думала, что гордый сын пустого пространства…
— Не пустого, — прервал я гордо, — у нас там овцы, ослы, мулы, кони и даже верблюды!.. А песка сколько…
— Да-да, донельзя гордый сын песка замечает какую-то там красоту…
Я возразил:
— Красота действует даже на тех, кто ее не замечает.
Она нахмурилась.
— Странные речи. Кстати, признанными красавицами у нас считаются Юдженильда, Деция, Жирондина, Аполления…
— Ну-ну, — сказал я саркастически, — бабушке своей скажите!.. Эти удобные и мягкие игрушки, эти хихикающие Дуры — самое то для мужчин всех возрастов, положения и Ума. За них в самом деле будет соревнование… А на вас все смотрят, как на богиню. Вы слишком красивая и слишком Умная. Умные женщины умеют прикидываться дурами, но вы — увы! — принцесса, вам противно подстраиваться под любой идеал. И вот на вас смотрят с суеверным почтением, вами любуются и по вам вздыхают, но никому даже в голову не придет ухватить вас за сиськи…
Она вздрогнула, отстранилась и вознадменнилась, сразу стала выше ростом. В широко расставленных глазах, темных, как звездная ночь, заблистал грозный огонь.
