Маргит Сандему - Следы сатаны
Этой зимой Ульвхедин много думал. Часто щемило в груди. Он вдруг обнаружил, что у него тоже есть душа. Перед глазами пронеслась вся жизнь. Мертвые… Те, кого он убил!
Ему приходилось нелегко. Бывало, что один день он был в ярости и гневе, проклиная весь род Людей Льда и их долину, а на другой появлялись видения, никак не способствующие одиночеству старого волка.
Как только придет весна, он продолжит путь в Трёнделаг!
Пришла весна, и Ульвхедин повернул на юг.
Спрашивать дорогу на Гростенсхольм он не смел. Но он искал и нашел. Дорога назад была намного легче.
Иногда юноша задавал себе вопрос: «Неужто я и вправду убивал? Убивал просто так, ради забавы?
Кого теперь просить о прощении? Вечность?»
Лицо снова каменело.
Он знал, зачем ехал в Гростенсхольм. Он заставит их рассказать ему правду о сокровище, они научат его всему, что знают и умеют сами. А уж тогда… Да, он все еще не прочь воспользоваться услугами девчонки. С ней ему было хорошо. Она даст ему все, что он пожелает, а потом распростится навсегда. А ту нахалку, что так невежливо обошлась с ним, он как следует накажет. Засунет ей в глотку все ее знания и любовь к человечеству! Убьет медленно, с наслаждением.
А потом… потом будет искать тайну долины Людей Льда и их скрытые источники.
Скрытые источники? Откуда он взял это выражение?
Просто так, взялось ниоткуда. Ульвхедин ощущал в себе могучие силы. Теперь он мог все.
Он спешил. Подслушивал у трактиров, пытаясь понять, где находится. Но больше всего его выручал инстинкт.
Ульвхедин был настоящим сыном своего рода.
Но кто были его родители? Об этом знали только Доминик и Виллему. Но об их открытии не узнал никто.
14
Доминик устал от постоянных причитаний Виллему:
— Мы должны что-то делать! Я еще пальцем не шевельнула!
— Виллему! Никто не сделал столько, сколько смогла ты. Ты просто не осознаешь этого.
— Но Доминик! Мы теряем время в Элистранде. Конечно, на нас возложена важная миссия. Но мы здесь уже несколько месяцев. Не съездить ли нам в Швецию навестить Тенгеля?
— Мы регулярно получаем от них письма. У них все хорошо, — отвечал Доминик, наслаждаясь отличным домашним пивом. — Пока мы не выполним свою задачу, наше место здесь, в Норвегии.
Жена продолжала ходить по комнате:
— Мы же ничего не делаем! Почему мы не ищем его? Давай приведем Ульвхедина домой.
Доминик вздохнул:
— Ну почему, почему ты так нетерпелива? Я же сказал тебе, оставь его в покое!
— Да, но ты сам говоришь, что он еще не добрался до места. Что еще не перешел горы Довре. Если он еще по эту стороны, мы должны помочь ему! Может, он не знает, что делать…
— Может быть. Он обязательно начнет колебаться, если мы станем его дергать. Он борется, Виллему. Борется с тем, что ты посеяла в его душе! Дай ему время! Если мы найдем его, он может убежать в Трёнделаг, снова начнет искать долину Людей Льда. Пока он спокоен, все идет хорошо.
Если я почувствую, что он снова собирается на север, я сообщу тебе.
— Но он же намеревался…
— Верно. И я очень беспокоился за него. Но он сильный, он справился с собой. Что заставило его так поступить, пока неизвестно.
— Думаешь, он вернется назад?
— Не знаю. Пока в душе у него полная неразбериха. Он еще ничего не решил.
— По крайней мере, он стал мягче?
— Да. И мы должны выждать.
Это звучало странно. Но Виллему поняла, что он имел в виду.
Доминик держал жену в неведении. Не хотел рассказывать обо всем. На него влияла не только Виллему, но и другие люди. И… Он питал особые чувства к лошади. Это бессловесное животное сотворило с ним чудо.
Доминик мог расшифровать далеко не все мысли Ульвхедина. Но мог поклясться, что тут оказалась, замешана женщина.
Но кто? Кто встретился Ульвхедину по дороге на север?
И все же основное влияние на этого упрямого и своенравного парня оказала Виллему. Она крепко держала его, но Ульвхедин постелено ослабил хватку. Доминик не знал, как парень смог это сделать.
Время… Самый хороший союзник. Все должно созреть — и мысли, и чувства. Ульвхедин должен выбрать сам.
А что если он сделает неправильный выбор и продолжит свой путь на север, что тогда?
На самом деле Ульвхедин уже давно все решил. В его душе больше не было места для сомнений. Только сам он еще не понял этого. А может, и не хотел понимать.
Чем ближе он подходил к Гростенсхольму, тем тревожнее ему становилось. Казалось, лошадь вообще не двигается с места. Ульвхедин постоянно подгонял ее. Парня снедала тоска, но он не знал еще, что это такое.
«Тот из рода Людей Льда, кто покинет своих близких, будет вечно искать, стремиться к родным…»
Но не только это чувство гнало теперь Ульвхедина.
У него щемило сердце, он… Нет, это слово слишком высокопарно, да и не знал он его, не думал об этом.
Он возвратился еще из-за одного существа.
Лошадь, преданное и храброе животное. Она ни разу не предала Ульвхедина, следовала за ним в снег и в холод, такая же голодная, как и он. Слову «дружба» Ульвхедин еще не научился. Но иногда украдкой, стыдливо гладил по мягкому крупу. А та благодарно кивала головой.
Просыпался он и засыпал он с одной мыслью — как там его лошадка? Хорошо ли ей? Черты лица смягчались, и он думал о другом существе, что нуждалось в его заботе, что могло быть таким благодарным… Он часто вспоминал о ней…
Но признаться в этом? О нет, никогда.
В Линде-аллее Элисе было хорошо. Ирмелин и, как ни странно, Виллему, были ей опорой и поддержкой. А Габриэлла, наоборот, все больше и больше замыкалась в себе. Время шло, и только теперь она начала понимать, как ей не хватает Калеба. Об Ульвхедине она и слышать не желала. Понимая в душе, что все равно потеряла бы Калеба, но не могла простить Ульвхедину ни смерти Калеба, ни Маттиаса. Виллему и Доминик очень боялись за нее.
Элисе же все было нипочем. Она пела и плясала, и в Линде-аллее не было существа более жизнерадостного, чем она. Она старалась по-прежнему выполнять свои обязанности. Надо сказать, у нее это здорово получалось. Так Элиса выражала свою благодарность за понимание и поддержку.
И как бы ни были к ней добры в Линде-аллее, деревня судила ее по своим строгим законам. Постепенно ее положение стало явным, и она перестала покидать дом, особенно после того, как чуть не замерзла на пригорке у церкви. Крестьянские жены жестоко издевались над ней, пока она шла домой, да соседские мальчишки чуть не забросали камнями.
Однажды к Андреасу пришли три члена церковного совета, считавшие, что их высокое положение позволяет судить людей строже пастора. Пастор в Гростенсхольме был уже стар и немощен и метал громы и молнии только с церковной кафедры. Он уже давно потерял контакт с приходом и потому не осудил Элису дочь Лapca должным образом. С Людьми Льда всегда было сложно иметь дело, так как они пользовались уважением в деревне, делали много хорошего для ее жителей. К тому же они были не последними людьми в приходе. Да и потом они всегда обсуждали место церкви в христианстве, утверждая, что церковь — это одно, а христианство нечто совсем другое. Пастор был по горло сыт ими.
