Лана Тихомирова - Тау
— Хозяин, творения господина Михаса бесподобны, но я — кот, как никак. У меня инстинкты, и все-таки, как показала практика, свежепойманный соколоклюв и детеныш пискухи вкуснее, сотверенного стейка.
— В чем-то ты может и прав, Эток. Скотинка, ты и есть скотинка, — потрепал кота за ухом Патанда.
— Ну, и скотинка, по мне хоть боров, я не обидчивый. Лишь бы не скипидар.
Тамареск хохотал как сумасшедший.
— Эй, товарищ. Ты бы поаккуратнее был, а? Еще скинешь нас всех?! — возмутился Гай.
— Эток, ты как всегда бесподобен, жаль, что ты только сейчас заговорил. У тебя неплохое чувство юмора.
— Оно может и не плохое — флегматично согласился кот, — Но, хозяин, у скипидара кошмарный запах. И, почему-то, вы забываете, что я архиепископ Пратский, так что вернемся к себе, я издам указ, запрещающий воспитывать кошек и котов скипидаром… Нет, вообще запрещающий воспитывать кошек и котов.
— Но архиепископы не могут издавать законов, — возразил Тамареск.
— Я договорюсь с королевой.
— Интриган.
— Учусь у вас, сир.
— Не понял?!
— И не поймете.
— Нормально! — возмутился Тамареск.
Дракон начал снижаться, как-то через чур резко и неожиданно для всех. Он входил в пике и головой вниз летел, рискуя разбиться и убить всех, кто сидел у него на шее.
— Что ты творишь! — орал Комрад.
— Я знаю, что делаю, доверься мне! — отвечал Дракон.
Дракон в последний момент выровнялся и жестко приземлился на все четыре лапы. Все кроме Этока сумели удержаться: кот упал и покатился по сухой земле. Да так и остался лежать.
— Эток! Эток! — Тамареск сорвался с дракона, упал, ободрал руки и колени, поднялся и подбежал к коту. Кот дышал, но видимо был без сознания.
— Михас, воды, — закричал Гай, оценив ситуацию.
Этока спрыснули водой, он не очнулся.
— Ты что сделал! — накинулся на дракона Комрад, — Ты его убил наверное!
— Нет, он жив, — спокойно ответила Таура, — Даже ничего не сломал, он просто без сознания от страха.
— Тут я действительно переборщил, — признался Дракон, глаза его были уже (с позволения сказать) на мокром месте, — Господин Тамареск, сказал, что Этока надо напугать, чтобы получить букву.
— Но не до полусмерти же! — воскликнул Тамареск.
— Прошу прощения, это все, что я смогу сделать, — развел лапами Дракон.
— Что бы там ни было, Эток всегда верен долгу, — задумчиво сказал Михас, поднимая с земли букву "А".
— Теперь можно вернуться домой? — спросил Комрад.
— Нет, нельзя, — зверея сказал Тамареск.
— Еще две буквы, — напомнил Михас.
— И где изх икать? — спросил Гай, — Есть идеи?
— Да, какая разница сколько букв и где они, если Эток не сможет… исполнить свою функцию, — взорвался Тамареск.
— Тише, Тама, тише, — начал Гай.
— И не повторяй, повторяй все по два раза, Гай, — зарычал Тамареск.
— Хозяин? — отчнулся Эток.
— Слава Ясве! — Тамареск смял кота в объятьях.
— Больно, хозяин! — завизжал Эток.
— Прости. Сейчас я тебя быстро на лапы поставлю, — Тамареск аккуратно положил кота и уперся в землю руками над головой Этока. Потомок ардогского шамана уперся ногами и завис над котом, наподобие шатра. Он закрыл глаза и молчал, земля под его руками и ногами вскоре начала дымиться. Минут через пятнадцать все кончилось. Эток был совершенно здоров, хоть и подавлен.
— Если бы коты могли плакать, я рыдал бы не хуже вашего управляющего, — сказал он, забираясь на руки к хозяину.
Общим советом было решено лететь к черному колдуну, потому что с ним был связан новый виток популярности Комрада. Ко всему прочему, Дракон говорил, что-то о том, что Колдун и королева, которая еще была жива, что-то вспомнили, и даже просили помощи Комрада, если он еще жив.
Дракон домчал до границы владений Черного Колдуна за каких-то четыре часа и опустился по настоятельным просьбам спутников: бедняги промерзли до костей и изрядно вымокли. Развели костер, пока все грелись и вкушали яства, Эток и Дракон затеяли какой-то спор. Позже выяснилось, что о литературе.
— А ты читать умеешь, Эток? — удивился Тамареск.
— Немного, по складам.
— Ты же сейчас рассуждал не много не мало об Ёсабе, — возмутился Гай, — Великий поэт силлиерии.
— Благодаря вам, Господин Гай. Вы же много читали его в слух и сами пытались писать в его стиле. Я запомнил стихи, много думал о них, вот и родилось МОЕ МНЕНИЕ.
— Вы, кошки, высегда имеете СВОЕ мнение, даже если это никому не нужно, — отозвался Михас.
— Я — КОТ, а не какая-то там безмозглая кошка. Кошки совсем думать не умеют.
— Неужели? — лукаво переспросил Михас, — У меня в детстве была кошка, очень умная стерва была.
— Кошки, кое-что другое умеют, — счастливо зажмурился Эток, — а умная кошка и думающая кошка разные вещи. Я не говорил, что она не может быть умной, но думать она не может?
— А коты могут, значит? — переспросил Тамареск.
— Могут, — авторитетно подтвердил Эток.
— И это не мешает им быть тупее пробки?
— Теоритически нет.
— Так, за каким Хетсом, ты, Эток, лазил по моим пробникам и сбрасывал на них шерсть, хотя я сто раз просил этого не делать! — взорвался Тамареск.
— Мне было любопытно, — спокойно ответил Эток.
Под дружный хохот он чинно удалился поближе к костру.
— От любопытства кошка сдохла, — плюнул Тамареск.
— Я запомню это, хозяин, и будучи архиепископом Пратским я издам указ, запрещающий вам приближаться ко мне ближе чем на два пушечных выстрела.
— Скотина ты!
— Хорошо, первый пушечный выстрел будет предупредительным. Второй — на поражение! — закрывая глаза сонно сказал Эток.
— Гай, а Гааай.
— Что, Тама?
— Помоги мне его отловить? Я намажу ему скипидаром не только лапы… Я его… О, точно. Искупаю — ка я тебя, Эток, чтобы ты больше не думал, — сказал Тамареск, лениво посасывая травнику и глядя в небо.
— Ничего не выйдет, — зевнул кот, — не догоните.
Через час отдыха, когда уже почти стемнело, путники отправились дальше, во тьму кромешную. Дальнейшие три часа путешествия можно было бы легко описать двумя словами: было темно. Было настолько темно, что хоть глаз коли, все равно ничего не изменится. Путники могли ощущать друг друга только руками и ушами. Но говорить, почему-то все боялись, словно среда недоступная для света, так же недоступна и для звука. Постепенно привыкнув к ощущениям, каждому казалось, что он летит сам по себе независимо от других, и только чужое шевеление напоминало о действительности. Лишь Дракон, видевший странную красоту этого места, точно знал что происходит. И уже не так далеко маячили башни черного замка.
