Дария Дмитраш - Хранители равновесия
Само изменение рельефа не доставило ему особых неудобств. Каракал был достаточно вынослив, чтобы весь день карабкаться по очень крутому склону, ни на мгновение не сбавляя темп.
Эти горы были очень круты и своенравны. Путь напоминал игру в препятствия, когда приходилось подолгу рассматривать окружающее пространство, чтобы определить, как именно ему стоит идти. Часто приходилось перепрыгивать с одного скального выступа на другой. Юноша даже не подозревал о такой своей прыгучести, утвердившись в мысли, что никакие преграды в этих горах ему нипочём. И опять через некоторое время он должен был признать, что не прав. И эта его ошибка проявилась вовсе не в том, что со временем ему стало тяжелее с первого раза выбирать правильный путь, заставляя его всё чаще возвращаться назад, чтобы выбрать иной вариант обхода. В конце то концов, при должной степени оптимизма, можно было убедить самого себя в том, что это всего лишь весёлая игра.
Основным препятствием являлся разряженный воздух. На третьи сутки его подъема в гору у Каракала началась одышка, при длительной нагрузке стала кружиться голова. В конечном итоге усталость стала настолько сильной, что ему пришлось вновь позволить себе отдохнуть.
Юноша вышел на широкое каменное плато, что по утрам покрывалось густым инеем. Там протекал широкий ручей, с весёлым журчанием сбегавший вниз. С края обрыва открывался потрясающий вид на горы. Только здесь Каракал смог в достаточной мере оценить, насколько высоко он забрался.
От такой высоты захватывало дух. И не потому, что было страшно. А потому, что она открывала перед ним все грани окружающего мира, что в повседневной жизни прячутся от взгляда за высокими препятствиями. Просто лёжа на краю обрыва, он мог наблюдать жизнь одновременно в тысяче её проявлений. Беспрестанное, ежесекундное движение, насыщенное событиями, пропитало окружающее пространство. Глядя на это великолепие, Каракал ощущал себя одновременно маленьким, ничего не значащим винтиком некоего бесконечного процесса. Но в тоже время его наполняла гордость принадлежности к чему-то невероятному, целостному, бесконечному.
На следующий день недомогание от нехватки воздуха стало менее заметным и Каракал отправился дальше. Температура воздуха упала вновь, склоны стали более пологими, укрытыми снегом. Сначала он выглядел всего лишь тонким напылением. Но с каждым километром его становилось всё больше и больше. Вскоре лапы Каракала стали утопать в пушистых сугробах. Странно, хоть снег и холодил его лапы, замедляя передвижение, но это совершенно не вызывал в душе у юноши раздражения.
В первый день, когда снега стало достаточно, Каракал затеял с ним эксперименты, больше похожие на игрища годовалого котёнка. Он закапывался в сугробы, подкидывал снег, ловя ртом снежинки. Прыгал из стороны в сторону, проверяя, насколько хороши сугробы как точка опоры. Валялся на снегу, перекатываясь с боку на бок, проверяя насколько он мягок, любуясь безукоризненно чистым и по-особому светлым небом.
А потом он ощутил, что за ним следят. Сначала это чувство было неявным, как репей, прицепившийся к шерсти. Но дискомфорт стал нарастать и со временем юноша стал оглядывать в поисках неведомого шпиона. Он понимал, что если бы невидимый разведчик испытывал к нему сильные негативные эмоции, то он уже давно вычислил бы его местонахождение. А так, просто на грани его сознания иногда проскальзывало немотивированное чувство любопытства. Один раз, на грани видимости, он даже сумел разглядеть силуэт молочно белого зверя. Но он тут же исчез, стоило Каракалу посмотреть в его сторону, словно мираж либо некий призрак.
Это уже начинало раздражать. Но не успел юноша применить что-то из арсенала своих магических способностей, всё ещё продолжая надеяться, что преследователь выйдет к нему самостоятельно, как всё изменилось.
Шпионов стало в разы больше. Они уже не ограничивались одним лишь чувством любопытства. В их эмоциях отчётливо стала ощущаться злость, даже ненависть. Больше притворяться, что вокруг ничего не происходит, стало невозможно, и даже опасно. Каракал распустил в окружающем пространстве эхо, улавливая малейшие проявления жизни наподобие локатора. В тот же миг он понял, что окружен. Из сугробов вокруг него стали выбираться серебристо-белые волки. Они выглядели сильными, хоть и были в два раза меньше его. А ещё их было много. И они были очень злы.
* * *Полторы сотни волков окружили друзей, во все глаза рассматривая легендарных хранителей. Долина была слишком мала, чтобы на ней смогли уместиться все охочие. Некоторые волки запрыгнули на окружающие долину скальные выступы. Некоторые всё пытались подвинуть собратьев, чтобы тоже посмотреть, кого стае удалось спасти.
— Хранители, — прошелся по рядам волков полный трепета гомон. А потом гордые повелители вьюги все как один стали преклонять перед друзьями головы. Наступила пронзительная, глубокая тишина. Даже те волки льда, что шумно пытались пробить себе дорогу к месту событий, потрясённо застыли на месте, услышав этот гомон.
Первый раз оказавшись вне пределов своего поселения, молодые феи даже не подозревали, насколько трепетно к ним относится большинство жителей внешнего мира. Такое выражение восхищения их скромными персонами повергло друзей в ступор.
Бэлл усадил на землю Ириса. Позади юного мага тут же оказалась Диази, придерживая истощенного друга за плечё, чтобы он не упал. Камомила с восхищением и лёгким трепетом оглядывала волков льда, шкуры которых отливали серебром в несмелом свете звезд и луны.
Бэлл сделал шаг вперед.
— Спасибо вам, — чуть хрипловатым голосом сказал он. Уж очень усердно молодой фей сегодня пытался урезонить взбесившихся летучих мышей. — Спасибо, что спасли наши жизни.
Волки льда подняли головы, заулыбались, довольные, что смогли помочь. А взгляд Бэлла внезапно наткнулся на Геллу. Молодая волчица хоть и улыбалась, но было заметно, что через силу. Ноги сами понесли хранителя к ней.
— Бедняжка, — тихо сказал Бэлл, глядя на молодую волчицу полным сострадания взглядом. — Как же тебе больно.
Он протянул руку и погладил её по влажному носу. Проникая в её разум, в её мысли. Перебирая на себя частичку боли. Гелла припала к земле, прикрыв глаза. Приглушенно всхлипнула.
— Он очень тебя любил. Твой отец, — улыбнулся Бэлл. — Он очень хотел, чтобы ты жила дальше. Была счастлива.
Волки льда застыли, глядя на молодого хранителя с благоговением. Легенды оживали прямо на их глазах.
Из правого глаза волчицы выкатилась прозрачная, переливающаяся в свете луны, словно изумруд, слеза. Эмоции её, так тщательно и долго сдерживаемые, вырвались наружу.
