Звева Модиньяни - Рыжие волосы, зеленые глаза
Обзор книги Звева Модиньяни - Рыжие волосы, зеленые глаза
Ева Модиньяни
Рыжие волосы, зеленые глаза
Сегодня
1
— Как только на твоем горизонте появится первое облако, ты должен покончить с гонками. Обещай мне, — неустанно твердила ему мать. Она совершенно не разбиралась в моторах и рассуждала о его делах с житейской мудростью крестьянки.
Он раз за разом подтверждал свое обещание, чтобы успокоить мать, измученную вечным страхом за него, преданного одной страсти — гоночным автомобилям.
Много лет прошло с тех пор, как первая тучка омрачила небосвод над его головой. Потом были и другие тучи, новые грозы обрушивались на него, внутреннее напряжение накапливалось и росло, но Мистраль неизменно участвовал в гонках. И побеждал. Участвовал и побеждал.
Мистраль Вернати был самым быстрым пилотом в истории мирового автомобилизма. Он уже четырежды становился чемпионом мира в «Формуле-1» и теперь готовился к пятой победе, стремясь сравняться с легендарным Мануэлем Фанджио. После этого он решил оставить спорт. Не для того, чтобы сдержать наконец слово, когда-то данное матери. Просто ему было уже тридцать восемь, появились признаки усталости.
У него было все, что только можно взять от жизни: слава, богатство, красивые женщины, бурные переживания и счастливая семья.
Когда его спортивная карьера только начиналась, никто бы не сделал ставку на этого неугомонного, вечно голодного и немного угловатого парня.
— Сорвется на первом же повороте, — предрекали одни.
— Его корни уходят в песчаные дюны Романьи. Его будущее зыбко, как мираж, — глубокомысленно замечали другие.
Мистраль родился в живописном городке Чезенатико, в бедняцком доме, окна которого выходили прямо на так называемые «консервы» — старинные колодцы для хранения рыбы. В последние десятилетия они стали достопримечательностью, но было время, когда в них на плотно утрамбованном снегу хранили съестные припасы для всего города.
Его отец, Талемико, был рыбаком. Он ловил сардины, кильку, хамсу и другую мелкую рыбешку, добывал морские черенки[1], эти «устрицы для бедных», а мечтал поймать кита, прославиться, заработать кучу денег и пересказывать свои истории друзьям и знакомым.
Мать Мистраля, Адель Плувен, была родом из Прованса. Дерзким мечтам сына она противопоставляла свой крепкий крестьянский здравый смысл.
После смерти Талемико, не вернувшегося с моря в ненастную зимнюю ночь, Адели пришлось самой заботиться о себе и о сыне. Она пошла работать медсестрой и неожиданно обнаружила удивительную способность — быстро и практически безболезненно делать уколы. Седалища жителей городка она изучила, как собственную кухню, и с гордостью говорила на живописном романьольском диалекте, по-французски раскатывая букву «р»: «Никто так не умеет делать уколы, как я. У меня рука легкая. Вторую такую специалистку еще надо поискать». Ученое слово «специалистка» Адель произносила с особенным смаком, и вскоре оно стало ее прозвищем.
Она назвала сына Мистралем в память о холодном и суровом северо-западном ветре своего родного Прованса. И сын оправдывал это имя, прокладывая себе дорогу в жизни с неукротимостью урагана.
В это прекрасное сентябрьское воскресное утро Мистраль готовился в пятый раз завоевать звание чемпиона мира в «Формуле-1». Чемпионат проводился в Монце[2], где за пятнадцать лет до этого Мистраль начинал свою карьеру в «Формуле-3».
По окончании соревнований он намеревался уйти из спорта. Пусть люди вспоминают его как живую легенду. Он войдет в историю автомобилизма как Нуволари и Фанджио.
Мистраля Вернати любили не только поклонники автогонок. Он нравился всем, потому что был красив, отважен, у него было золотое сердце, а в придачу еще и золотые мозги.
Идеально сочетая в себе неукротимый азарт и трезвый расчет, Мистраль достигал целей, недосягаемых для других. И все же, трезво глядя на себя со стороны, он понял, что пора уходить. Он шел от победы к победе, понимая, что он уже не «номер первый», что на трассе появились гонщики, превосходящие его по спортивным качествам, настоящие асы, ждущие только суперклассной машины, чтобы занять первое место на пьедестале почета.
Одним из таких асов был Рауль Ромеро, его товарищ и наследный принц, которого сам Мистраль открыл, привел и чуть не силой навязал команде. Он жал до отказа на педаль акселератора, но Мистралю еще ни разу не пришлось глотать пыль из-под колес машины Рауля: этого не позволяли железные законы спортивной «конюшни».
Когда эксперты смотрели на Мистраля как на необъезженного мустанга, сам он видел в себе чистокровного скакуна, рожденного побеждать. Теперь же, когда все считали его непобедимым чемпионом, Мистраль понимал, что ничего больше не может дать «Формуле-1». Его звезда была на закате, и он решил уйти прежде, чем его миф рухнет, рассыплется искрами, как комета, мгновенно прочертившая небосклон и тут же забытая.
Мистраль возглавлял турнирную таблицу, набрав по итогам года восемьдесят четыре очка. За ним шел Марио Анджели на «Бенеттоне», бывший победитель в чемпионате мира, набравший шестьдесят четыре очка. Рауль Ромеро занимал третье место. В его активе были пятьдесят восемь очков и неизбывная жажда победы.
Контракт Мистраля с командой истекал в конце года. После Монцы он собирался участвовать в розыгрыше «Гран-при» Португалии, Японии и Австралии скорее в качестве болельщика, а не пилота. Он хотел выиграть свой пятый чемпионат мира, чтобы уйти красиво. После этого он собирался заняться делами — своими компаниями в Париже, Милане и на Лазурном берегу. Он решил, что будет посвящать много времени своей любимой, детям и матери. Адель так и не смогла примириться с тем, что ее сын избрал карьеру гонщика. Теперь она наконец перестанет бояться за его жизнь.
Мистраль никому не сказал ни слова о своем решении, даже Марии, своей спутнице жизни. Только в августе, во время тренировок на трассе в Монце, он впервые намекнул об этом ей и членам команды.
Был обеденный час, все они сидели в ресторане, выходившем окнами на гаражные боксы. Было очень жарко, и Мария с облегчением думала о шале в Швейцарских Альпах, неподалеку от Сент-Морица, где она оставила детей под присмотром Рашели. Они с Мистралем собирались туда на следующий день сбежать от немилосердной августовской жары и духоты.
— С грустью вспоминаю семидесятые годы, — начал Мистраль, обращаясь скорее к самому себе, чем к остальным. Все присутствующие примолкли, ожидая продолжения. — Это было прекрасное время. Вспоминаю Лауду, Фиттипальди, Андретти, Петерсона, Стюарта, — он с упоением перечислял своих кумиров. — Когда я был мальчишкой, они были моими героями. Люди любили их, а они готовы были жизнь отдать, лишь бы не разочаровать своих поклонников. Гонки были захватывающим приключением, а не бизнесом. Мы упивались, глядя на них, а они упивались гонками. Сегодня пилота, умирающего на трассе, можно считать сумасшедшим. Все так автоматизировано, что создается впечатление, будто сидишь за экраном компьютера, а не за рулем машины. Таких асов больше нет. Спонсоры обхаживают нас, как барышень на выданье, и переплачивают нам, чтобы укрыться от налогов. Инженеры разрываются на части, чтобы нас обслужить и дать нам самые надежные и быстрые «болиды».
