Явье сердце, навья душа (СИ) - Арнелл Марго
Глава двадцать шестая. Двоедушница
Ночь Яснорада не спала, а наутро снова пришла к волхву. Одна. Сказала с порога:
— Я должна с ним поговорить.
Волхв не стал ни о чем спрашивать — знал, о чем ее душа теперь болит. Лишь склонил голову набок.
— Я должна предупредить, что Морана хочет забрать его душу, — с жаром сказала Яснорада.
Что толку с того, что она видит Богдана в отражении блюдца? Ей не достучаться до него. И сколь долго будет длиться непослушание Мары? Переменчива она, как оказалось. Как порой бывает переменчива зима — то тихая, снежная, то хлещущая по щекам ледяным ветром и свирепая, неукротимая, словно сама метель.
Как скоро она вздумает к Моране, царице своей и создательнице, вернуться? Без откупа та ее не примет. А откуп этот — душа Богдана.
— Непросто это.
— Но вы говорили, между нами есть связь…
— Говорил.
— И Мара как-то нашла к нему путь…
Волхв тяжело вздохнул, усаживаясь на лавку.
— В ней сила Мораны, царицы смерти и зимы. Сила Кощея, что начальствует над мертвыми. А паренек-то твой — уже одной ногой в могиле. Помазанный он, смертью поцелованный. Даром что ты столкнула его с Калинова моста…
То, что сделала Яснорада, то, в чем вчера без утайки призналась, оставило на лице волхва видимый след — задумчивую складку меж седыми бровями. Волхва не удивила правда о мертвом царстве, о Кащее, Вие и Моране. Выходит, знал он, откуда в Навь попадают люди и нечисть — кроме того, что сама Навь порой порождает их.
— Выходит, не спасти его?
Волхв устало потер лицо ладонью.
— Моране нужна каждая душа, они — подданные ее царства. А коли вцепится она в кого ледяными когтями, уже не отпустит.
Тяжесть правды сгорбила плечи Яснорады, но горящую внутри надежду не погасила.
— Все равно, — прошептала она горячо и упрямо. — Я должна предупредить Богдана, что его ожидает. У него семья, юность и музыка. Он все это оставит…
— И ты решила, что весть о скорой неминуемой смерти ему поможет? — горько усмехнулся волхв. — Думаешь, сделает ее не такой болезненной? Не сделает. Да и все муки, что уготованы душам, кончаются с Калиновым мостом. А дальше…
— Морана забирает их память, знаю. Но пока он помнит, что смертен, пока знает, что жизнь его скоро подойдет к концу, быть может, иначе распорядится отпущенными ему днями в Яви. И будет дольше с теми, с кем и должен быть.
Волхв долго глядел на нее из-под кустистых седых бровей. Вздохнул тяжело — не первый раз за их недолгую беседу.
— Твоя взяла, строптивица. Вот только свои слова обратно не возьму — не так-то просто протоптать тропинку в Явь. Даже если ты старый волхв и дочь Матери Сырой Земли.
— Вы не сказали невозможно, значит…
Он хрипло засмеялся — будто в горле что-то клокотнуло.
— Упрямая ты, каким корню и положено быть.
В голосе старца Яснорада расслышала одобрение. Не улыбнулась — жадно смотрела в его лицо, ожидая ответа.
— Есть в царстве Навьем ведьмы непростые. Босорками зовутся, босорканями.
— Вы ведь тоже кудесник. Чем так примечательны они?
Волхв снова неведомо чему рассмеялся.
— Душа у меня Нави навеки отданная. А босорки — двоедушницы. Одна душа у них навья, да притом нечистая, другая — человеческая.
— Значит, — медленно сказала Яснорада. — Они могут и в Яви бродить?
— Могут. И бродят. Своим вредить не посмеют, а над людьми как хотят измываются. Молоко у коров крадут для обрядов своих, кровь сосут человечью — чтоб дольше в Яви жить, чтоб красивей казаться. Детей своих, вечно плачущих, уродливых да семь лет живущих, на человеческих детей обменивают.
Яснорада сглотнула. И к этой ведьме ей придется обратиться за помощью?
— Одна из босоркань в Чуди живет.
— И чем поможет нам ее сила?
— Не сила мне ее нужна, — терпеливо отозвался волхв. — А ее двоедушие. Она живет в двух мирах одновременно, а для нас с тобой путь в Явь закрыт. Босорканя нам его и откроет, а мостиком — что Калинов мост — будут узы между тобой и твоим обреченным.
— Я согласна, — твердо сказала Яснорада. — Только… не называйте его так.
— Все они обречены, если поразмыслить, — улыбнулся волхв. — Да только ж разве это плохо?
Он кивнул подбородком на окно, на Навь, что виднелась сквозь слюдяные окна. Прекрасная, чудная Навь с ее изумрудными лесами и долинами, с полями, где на ветру колыхалось золото.
— У них своя там жизнь, — возразила она, вспоминая, как увлечен был Богдан, играя. Как счастлив был, просто беседуя с матерью и другом. — Ничуть не странно, что оставлять они ее не торопятся.
— Пожелают — и здесь ее обретут.
В памяти всплыло другое лицо — Иринкино. Яснорада хотела верить, что любящая семья спустя годы воссоединится уже здесь, в Нави. Вот только неправильно это, когда сын родителей ждет, а не родители — сына. Но она не стала спорить с волхвом, за душой которого две прожитые жизни, а сколько это в годах, трудно даже представить. Кудесник тоже что-то увидел в ее глазах, кивнул и тяжело поднялся.
— Идем к босоркане. Придешь одна — может и вовсе прогнать. Навьи люди и нечисти ей не интересны. И надо успеть до заката — ночью дверь она не откроет.
— Почему? — полюбопытствовала Яснорада.
— Да потому что в обоих мирах красотой босорканя ослепляет только днями. Ночь ее напускную магию отбирает, она страшная становится, что грех. Красноглазая, криворотая, со сморщенным, будто у младенца, лицом. Ночами от людей она закрывается.
Идти пришлось далеко — на самую окраину Чуди. Дверь им открыла прекрасная незнакомка. Однако обличье волоокой красавицы с длинной золотистой копной не обмануло Яснораду — в памяти были живы слова волхва.
Двоедушница поводила носом и в упор уставилась на Яснораду. А взгляд хищный — того и гляди, потычет в нее пальцем или попробует на зуб, как делают, проверяя подлинность монеты. Однако гостей она выслушила, глумиться и кокетничать не стала.
— Не знаю, выйдет что или нет, но за просто так в обряде участвовать все равно не буду.
— Что ты хочешь? — терпеливо спросила Яснорада.
— Силу чую в тебя я, силу природную…
— Зачем она тебе?
Босорканя загадочно улыбнулась.
— Знала б ты, как манит меня Явь, знала б, как много сил навьих у меня отнимает. Утеряю ее — и не смогу больше по каменным лабиринтам бродить. Будут от меня, как от чудища, явьи люди шарахаться.
— Обещаешь, что не используешь мою силу, чтобы им навредить?
Двоедушница округлила глаза.
— Кто сказал тебе эту глупость? — Натолкнувшись на упрямый взгляд, закатила глаза. Недовольно буркнула: — Обещаю.
Видать, и впрямь манила ее Явь…
— Как мне передать тебе мою силу?
Ничего сложного в той науке не было. Яснораде лишь нужно было вспомнить, как она впитывала силу из Матери Сырой Земли, касаясь ее даров, ощутить живущую внутри силу и захотеть ею поделиться. Выплеснуть ее, словно парное молоко из крынки.
Цена была уплачена, и настало время ритуала.
Мара не знала, отчего Яснорада так на нее разгневалась. Сама говорила: гусляр не суженый ей, не нареченный. Да и душа его была все ж на месте…
Или то ее раздосадовало, что Мара за ним наблюдала? Но разве Яснорада не делала того же сама? Не раз, не два она заставала навью беглянку с блюдцем колдовским. А в блюдце том, как в зеркале, гусляр отражался.
В ту пору, когда Вий изгнал Яснораду, Мара сама себя не понимала. То сбежать хотела из царства Кащеева, то остаться — ведь царство это было обещано ей. Ведь рядом была Морана, ее создательница. Внутри Мары словно ярилась вьюга, и успокоиться все никак не могла.
Тогда-то и пришла в ее покои царица. Властным голосом сказала:
— Приведи мне украденную душу. — Чуть смягчившись, добавила: — Я знаю, тебе это под силу.
А как же Морана? Мара скользнула взглядом по рассыпанной на полу бересте. Или царица давала ей цель? Опору, что скрепит то дикое, противоречивое, непокорное, что бушевало внутри? Что не позволит ей рассыпаться и себя потерять?
