Павел Торопов - Каменный меч
Эту композицию нарушала лишь бледно-зелёная клякса, немного похожая по форме на дольку торта. Как помнил Сергей, именно там находился главный храм Лиги. И, похоже, именно туда направлялся Руд.
— Ты сказал, что осталось недалеко. Получается, великий и страшный секрет находится там же, где и ваша столица?
— Хм… здесь Лига начала своё существование. — задумчиво произнёс гном. — Здесь все источники, все причины.
Слева подул довольно сильный ветер, принёсший запахи моря. Сергей повернул голову в ту сторону и поморщился, вспомнив место своей последней прогулки по Рифтрану. В голову полезли мысли о том, что, похоже, сейчас ночь, потому что днём световую гамму города разрушили бы солнечные лучи из пролома, оставшегося после…
— Да… здесь красиво… — протянул Руд. — Мы умеем создавать красоту. Умеем освещать тьму. Но какой ценой?.. Сколько уже лет там не было света? Сколько лет эта тьма…
— Какая тьма, о чём ты? — обеспокоенно спросил Сергей. Волшебник говорил бессвязно, почти заговаривался, и здесь, на огромной высоте, в расщелине свода столичной пещеры, это не могло не внушать опасений.
— Всё, пошли отсюда. — Руд резко поднялся. — Пошли, или, видит Великий Свод, меня стошнит прямо на нашу прекрасную столицу.
Глава 13
Тьма. Тьма наполняла пещеру. Это было именно так. Не отсутствие света, нет. Именно присутствие.
Те, кто приходил сюда, сразу ощущали это присутствие. Даже с факелами в руках. Или в очках из светового камня.
Они ощущали тьму, даже если она не мешала им видеть. Ощущали, как внутри поднимаются чувства, забытые с детства. Боязнь теней, узких проходов и крутых поворотов. Страх перед кем-то непредставимым, нелепым, кем-то с большими зубами и горящими глазами. Тем, кто всегда бродит неподалёку, и единственное спасение — забиться под одеяло.
Это был страх перед неизвестностью, страх, порождаемый неокрепшим сознанием ребёнка, когда мир вокруг вдруг исчезает, когда сплошная чернота пожирает всё, что было родным и знакомым. Это была боязнь темноты. Те, кто приходил сюда, боялись темноты, даже не видя её.
И пусть взрослый разум быстро стряхивал с себя детские страхи, послание уже было получено. «Я тьма. Я здесь. Это место — моё. Теперь ты знаешь, и будешь знать всегда».
Впрочем, те немногие, кто приходил сюда, и так знали многое. Или узнавали многое. О великом страхе и великом отчаянии. О нежданной надежде на спасение. И о том, что тьма здесь действительно была отсутствием света. Только свет этот был непростой. Столь непростой, что его отсутствие породило присутствие тьмы.
Посетители здесь появлялись редко. И всегда их было мало — не больше двух. Лишь очень давно, в самом-самом начале… и сейчас.
Пятеро. Их было пятеро. Трое пришли по главной тропе, тропе стыда, страха и вины. Двое других — по новой тропе, невозможной тропе, тропе чуда.
Они пришли разными дорогами, с разных сторон, не видя и не слыша друг друга. Они смотрели на сокрытое во тьме под разными ракурсами. Но они пришли в один момент. Видели одно и то же. И желали одного и того же.
Было ли это знамением? Знамением конца? Тьма не задавала вопросов. Она ждала.
— Неприятное ощущение, да? Знаю, знаю… — кивнул Магнут. — Ничего, скоро привыкнете. А пока осмотритесь. Хорошенько осмотритесь.
Пещера, исполинский каменный коридор пары сотен метров в поперечнике, протянулась в длину не меньше, чем на два километра. Вновь выглядывая из расщелины в своде, Сергей без особого интереса скользил взглядом по дикому камню и пытался отделаться от странного, беспокойного ощущения. Неожиданно, его взгляд споткнулся и застыл, а все ощущения оказались забиты, вытеснены сильнейшим, на грани ошеломления, удивлением.
— Что это?.. — человек, гном и мельм произнесли этот вопрос почти одновременно.
На одном из участков стены, шагах в тридцати над полом, скала становилась обработанным камнем. Этот камень выходил из стены огромным отростком. Глаз сразу же замечал на этом отростке неровности, которые, однако, не создавали диссонанса, а казались удивительно естественными. Лишь в следующую секунду воображение связывало эти неровности с жилами, мышцами и складками кожи на огромном плече. Шаг за шагом, плечо переходило в локоть, локоть — в предплечье, заканчивающееся запястьем, кистью и пальцами. Каменная рука простиралась над полом почти на сотню шагов и была выточена с поистине маниакальной точностью.
Но это было ещё не всё. Пальцы, каждый из которых был толщиной с порядочную колонну, сжимались на рукояти колоссального меча. Крестовина и лезвие, в отличие от руки, состояли из простых, скупых, почти условных линий. Меч был направлен в противоположную стену, но не доходил до неё какого-то десятка шагов, повисая остриём в воздухе.
— Да. — тяжело произнёс даоттар Клана Розового Самоцвета. — Вот, собственно, и меч, сделанный из камня.
В другом месте, прислонившись плечом к краю расщелины, Руд мрачно смотрел на невероятную скульптуру.
— Помнишь, я говорил о том, что почти каждый волшебник мечтает совершить настоящее чудо? — сказал он. — Что ж, вот пример такого чуда.
Два разговора пошли параллельно, абсолютно отдельно друг от друга. Но для наполняющей пещеру тьмы они сливались в сложную, прихотливую мелодию.
— Около четырёхсот лет назад несколько десятков тысяч гномов поссорились со своей Лигой. — Магнут заговорил гулко и размеренно. — Лига Ог-Рорд, господин ладион, вы наверняка знаете про неё. Очень старая и могущественная.
— Да, я знаю. — ответил Мурт. — Дваратский Раскол. Он и дал начало вашему государству.
— Что ж… моё почтение. — с улыбкой кивнул толстый гном. — Видит Пророк, скверная тогда приключилась заварушка. Мой отец до конца жизни аж трясся, вспоминая те события. Ну, думаю, остальную историю вы тоже знаете. О мести старой Лиги, тяжких скитаниях и счастливом обретении в конце.
— Эту историю знает любой в Лиге. — сказал Руд. — Та дата теперь отмечается, как День Обретения. Это главный наш праздник. Однако, почти никто не знает…
— …что у истории счастливого обретения есть своя предыстория. — произнеся эти слова, даоттар Розового клана вновь помрачнел.
Удивление схлынуло, и внутри пришедших вновь стали подниматься странные ощущения. Беспричинная тревога, чувство, что мир вокруг изменился, стал более враждебным, чем обычно. То, что заставляло нервно сглатывать украдкой, исподволь смотреть по сторонам и нервно переминаться с ноги на ногу. То, что придавало словам мрачного повествования особую тяжесть.
