Ольга Романовская - Словенка
Тут заметила Гореслава, что одёжа — то на нём в крови перепачкана: либо зверь, либо человек напал.
Стала девка править к берегу, спрятала лодочку в густых зарослях и побежала к кузне. Мудрёна Братиловна знает, что делать, не даром родители мудрой нарекли.
От быстрого бега щёки раскраснелись; коса на плечо упала. Возле двора кузнеца Гореслава отдышалась и тихо в ворота постучала.
Залаяли собаки, выбежали к ней, узнали, завиляли хвостами. Скрипнула дверь, отворились ворота, вышла к гостье ранней Мудрёна Братиловна в одной рубахе, лишь платок на плечи набросила, глянула исподлобья: зачем пожаловала.
— И часа не прошло, как солнце встало; Сила только что в кузню ушёл, а ты уж в гости пожаловала.
— Не я хотела потревожить я вашего покоя, да привела сюда чужая доля.
— О чём баешь, девка глупая?
— На берегу Медвежьего человека видела. Лежит пластом, рубаха в крови. Не из нашего печища он.
— Не меня бы звала, а Радия или Увара. Силу не хочу беспокоить: не любит он, коли кто от наковальни его отвлекает. Обожди немного.
Через некоторое время вышла Мудрёна уже в понёве и убрусе.
— Ну, славница, теперь расскажи толком, что случилось.
— Решила я на лодочке по озеру покататься, и вынесла меня вода к зарослям ольховым. Присмотрелась я: там человече лежит. Не из нашего печища.
— Вот что, Наумовна, беги к Радию (ты лучше меня тропки лесные ведаешь), скажи ему: пусть парней собирает. А я к Силе пойду, он — то знает, что делать.
Шибко бежала по лесу Гореслава, только пятки сверкали. Вывела тропинка к родному двору; мимо хотела пробежать, да Наум остановил.
— Куда спешишь, горлица, дом свой сторонкой обходишь?
— Спешу я, батюшка, Мудрёна Братиловна велела к Радию бежать.
— Давно ли кузнечиха тебе матерью стала?
— Уж, не осерчай, батюшка, беда приключилась.
— Что за беда?
— Чужака я на озёрном берегу видела, раненого.
— Об этом следовало прежде мне сказать, а не кузнечихе. Ну, ступай себе к Радию, а я вятших мужей соберу.
Радий сидел во дворе и что — то мастерил. Приметив Гореславу, робко жавшуюся у ворот, он отложил свою работу и пошёл ей навстречу.
— С чем пожаловала, славница? Батюшка прислал?
— Нет, Мудрёна Братиловна велела.
— Ну — ка сказывай в чём дело.
Девка подошла к крылечку, села. Нужно отдохнуть после быстрого бега, иначе ничего толком не скажет.
— Чужой человек на бережку лежит. Может, мёртвый, может, нет.
— Так что от меня треба?
— Велела передать Мудрёна Братиловна, чтоб парней собирал.
— Никогда я зверя не боялся, один на медведя ходил. Не бояться мне и человека. Веди туда, где его нашла.
… Робко раздвинула ольховые ветви Гореслава и отшатнулась при виде чужака. Радий отстранил её, подошёл поближе; за ним подбежал Лайко, обнюхал и отошёл.
— Мёртвый он, — сказал охотник. — Нечего пужаться.
— Кто ж его убил?
— По чём мне — то знать. Может, зверь лесной, может, человек. Из — за моря он, я таких в городище видел.
Когда отошли они на несколько шагов, вышли из леса мужики: кто с дубиной, кто с топором, а у кого и лук. Впереди всех Сила — кузнец, словно могучая сосна посреди молодого ельника.
— Прочь отойди, охотник, — сказал Сила.
— Я не боюсь мёртвых, — Радий с места не двинулся, — и про вас, Сила Жданович, то же думаю.
— Так мёртв он?
— Словно шкура звериная.
Кузнец подошёл к чужаку, повернул лицом к светлому солнышку.
— Свей или урманин, — процедил он сквозь зубы. — Ишь, как перед смертью оскалился.
Наум, неподалёку стоявший, подошёл к Гореславе, положил руку на плечо.
— Ступай домой, дочка. Добромира за тебя тревожится.
Послушалась девка, берегом озёрным к печищу пошла.
— Я девку провожу, а то голова закружится, в топь забредёт или в воду упадёт, — услышала позади себя голос Радия.
Гореслава обиделась: это у Ярославы головка при виде крови закружится, а у неё нет. Девушка часто видала, как шкуры звериные снимали, да и саму отец шутки ради учил из лука стрелять. Конечно, хорошо стрелять она не научилась, однако, с десяти шагов, может, и попала бы.
Наумовна специально медленно шла по лесной тропе, останавливалась, цветы собирала, плела венок для Желаны. Девчонке она его ещё вечор обещала, да после встречи с Радием и слов добромиреных не могла об этом и подумать. Конечно, Желана могла и сама сходить в лес, набрать дивных цветочков, но дальше поля никогда не ходила.
Радий шёл позади с луком в руках. До самого печища не проронил он ни слова. Возле Наумова двора распрощался охотник с девицей. " Не видать бы тебе больше смерти", — сказал и пошёл прочь.
Лишь только Гореслава во двор вошла, как окружили её сёстры.
— Что случилось, — Любава говорила чинно, но глаза блестели как в лихорадке. — Ты из леса прибежала, весь дом переполошила.
— Человека мёртвого нашла я у озера. Кузнец сказал, что свей он или урманин.
— От куда ж в наших лесах урмане.
— Боюсь я, — залепетала Ярослава. — Приплывут к нам на страшных ладьях по Быстрой, пожгут дворы, девок с собой заберут.
— Молчи, дурёха, беду накликаешь, — старшая Наумовна дёрнула плаксивую за рукав. — Не бывать этому, пока князю Вышеславу дань платим.
Подозвала Гореслава Желану, протянула ей венок: владей на здоровье. Девчонка сразу же его надела, побежала перед подружками красоваться.
… Долго ещё вспоминала девка мёртвого чужака, гадала, как очутился он в их краях. Помнила: мертвеца найти, потревожить — не к добру.
4
Редко в печище гости заглядывали, а если и забредали, то пешие или по воде приплывали. Вышеслав всегда поднимался вверх по Быстрой в Медвежье озеро на резной ладье; то ли боялся он лесов окрестных, то ли воду любил больше земли, а, может, другая причина какая была.
Долго ещё шептались о мёртвом свее вятшие мужи, а девки на берег озёрный ходить боялись.
Прошло дня два с тех пор, как Гореслава тело мёртвое отыскала. Жила девка как прежде: днём домостройничать помогала, а вечером за ворота ходила вместе с сёстрами погулять.
Заприметила как — то Наумовна, что Ярослава всё чаще на уваров двор посматривает, улыбнулась: не долго по Любиму сохла. А Любава змеёю на сестру поглядывала, вечером в сенях за косу оттаскает. Знала девка, что к зиме Влас её посватает; Наум с радостью дочку за него отдаст — вот и гуляла последнее лето с новым миленьким.
Остальные девки всегда ей до смерти завидовали. Хороша Любава, всем парням мила. И даже Мохнатый ей руки лизал. Помнила Гореслава, как сёстры поссорились, три дня не разговаривали. Сегодня тоже ссора будет, и снова Добромира по разным кутам сестёр растащит, а Лада царапины девичьи утирать станет. Но знала Наумовна, что обе старшие сестры завидуют и ей за то, что вечерами летними Лайко за ней бегал, хвостом вилял. Внять бы глупой девке материным словам да поласковей быть с охотником, а она и не думала под берёзками с ним стоять. "Нет того милого, с кем бы у воды в любви поклялись", — подружкам говорила.
