Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – властелин трех замков
Кони опустились, скользя по глинистой почве, к причалу, повозку спустили бережно, леди Женевьева могла и не проснуться, почти снесли на руках. На широком дощатом причале дожидаются крестьяне с повозками, несколько женщин с огромными корзинами, доверху заполненными фруктами, а также два монаха в поношенных рясах, подпоясанных серыми от грязи веревками, в сандалиях на босу ногу.
Паром как раз медленно полз с той стороны. Я рассмотрел на нем такие же повозки, с десяток коней, какой смысл возить их туда-сюда, не понимаю, но ладно, паром двигается медленно, в этом мире все делается медленно, когда же привыкну и перестану топать в нетерпении?..
Наконец этот огромный плот, замедляя и без того не такой уж и скоростной бег, ткнулся в бревна причала. Перебросили широкие сходни, сперва вывели коней с телегами, потом все остальное, паромщик поглядывал на солнце и явно собирался прерваться на обед, но я бросил ему золотую монету, он сразу передумал, поклонился.
– Ваша милость, прошу!.. Прошу, ваша милость, ваших спутников тоже прошу…
Первыми завели повозку с запряженными конями. Кони Клотара и Альдера храпели и отказывались идти по шатающимся сходням, это мой зашел преспокойно, словно каждый день ходит. Или помнил, как сто лет назад как-то ходил и ничего не случилось. Мул Кадфаэля зашел с королевским достоинством, он не какая-нибудь тупая лошадь, он – высшая раса, потому и не дает потомства.
Клотар и Альдер слезли и, каждый схватив своего коня за повод, затащили этих закомплексованных животных на широкое поле из толстых бревен. Пес быстро скакнул на паром и сел возле Зайчика. За нами робко завели своих коней и разместили подводы крестьяне, оба смиренных монаха, а последними, демонстрируя угнетенное положение женщин при феодализме, крестьянки с корзинами фруктов.
Паромщик уже убирал сходни, когда послышался топот, из-за берегового склона вынырнули сверкающие шлемы, а спустя несколько мгновений пятеро всадников во весь опор понеслись в нашу сторону.
Альдер с лязгом хлопнул ладонью по рукояти меча.
– Если это люди барона Грубера, даже разговаривать нечего…
– Я их не узнаю, – ответил хмуро Клотар.
– А ты всех людей Грубера знаешь?
– Пусть не всех, – ответил Клотар угрюмо, – но тех, что за нами следили, не забуду.
Альдер сардонически хмыкнул.
Всадники с грохотом подскакали к воде, впереди несся рослый рыцарь, закованный с головы до ног в сверкающую сталь, он казался отлитой из металла статуей, где нет ни щели, ни зазора. Даже в узкую прорезь в шлеме нельзя было рассмотреть глаза.
Он крикнул издали звучным голосом прирожденного вожака большого отряда:
– Экселент! Я ж говорил, что Господь нас любит? Ни минуты не ждали!
Паромщик сказал с низким поклоном:
– Ваша милость, плот и так перегружен. Не лучше ли в другой раз…
Всадник направил коня по мосткам на паром. Конь хоть и подрагивал кожей, но своего господина страшился больше, чем скрипящих сходней, зашел безропотно. Всадник поднял забрало, мы увидели крупное породистое лицо, сейчас искаженное гримасой гнева.
– Перегружен?.. Так выгони всю шваль на берег! И пусть благодарят Бога, что я не заставил их искупаться!
Испуганные крестьянки первыми бросились по сходням на берег. Я поднял голову и спросил медленно:
– Считает ли господин и нас швалью?
Он вспыхнул, красивое холеное лицо задергалось, явно хотел сказать грубость, но кое-как совладал с собой и бросил небрежно:
– Вы, как я вижу, люди благородного состояния, так что можете остаться.
– Спасибо, – ответил я вежливо, – но кроме того я – рыцарь, чего не скажешь про вас, сэр. А обязанность рыцаря – защищать слабых и сирых от всякой несправедливости, как подтвердит вам присутствующий здесь смиренный служитель Господа нашего. Так что, сэр, мой вам совет – убирайтесь обратно на берег и ждите со всем христианским смирением… так подобающим рыцарю, пока паром вернется.
Он выпрямился в седле, лицо стало красным, глаза вылезли в великом изумлении.
– Что?.. Да я тебя…
– Остынь, – посоветовал я.
Его конь стоял на самом краю парома. Я сделал быстрый шаг, чуть присел и с силой толкнул плечом коня в бок. Тот невольно отступил в сторону, удерживая равновесие, копыта сорвались с края, и оба, конь и всадник, рухнули в воду – один с проклятиями, другой с душераздирающим ржанием.
Некоторое время вода кипела, там конь, стараясь вскочить как можно быстрее, месил копытами хозяина, вбивая в прибрежную грязь. Наконец конь поднялся и, дико вытаращив глаза, выскочил на берег, как ошпаренный кот, что ненавидит воду. Я надеялся, что всадник запутается ногой в стремени и конь его вытащит, однако тот некоторое время барахтался, наконец поднялся, выпрямившись, мокрый и грязный, как Рембо во вьетконговских джунглях, шлем с плюмажем потерял, вода выливается из всех щелей доспехов, на щеке кровавая ссадина, редкие волосы прилипли к голове, делая ее крохотной, на макушке зеленые веточки ряски. Еще бы лягушку туда…
Он выплюнул грязную воду, закашлялся, а я повернулся к паромщику.
– Думаю, можно отчаливать. Эти всадники сожалеют, что не могут поехать с нами, и просят позволения переправиться следующим рейсом.
– Очень просят, – добавил ухмыляющийся Альдер.
А Клотар посмотрел с неудовольствием и покачал головой. На лице написано, что я – дурак, слишком быстро наживаю врагов. А дорога не скоро закончится.
Помощники паромщика быстро убрали сходни, женщины с корзинами в последний момент успели снова проскользнуть на паром. На меня смотрели с опасливым восторгом.
Красавец, стоя по пояс в грязной воде, вскинул кулак.
– Мерзавец!.. Я тебя найду!.. Я тебя из-под земли достану!
– Лучше бы ты этого не делал, – посоветовал я. – Здоровей будешь.
Паромщик ухватился за канат, его помощники тянули изо всех сил. Один из всадников спрыгнул на землю, в руках арбалет, быстро согнулся, зацепляя крюк, с пыхтением разогнулся, торопливо вложил в канавку болт и подбежал к самой воде.
Пока он все это проделывал, я взял лук Арианта, выждал, когда дурак вскинет арбалет к плечу, до этого есть шанс, что стрелять не станет: подумаешь, сеньора искупали, не убили же, но он явно готовился выстрелить, и моя стрела, тонко вжикнув, вонзилась ему в глаз с такой силой, что вошла по самое оперение. Он повернулся, выронив арбалет, упал ничком, а окровавленная стрела на две трети высунулась из затылка, пробив железный шлем.
Паромщики молчали, ошеломленные. Альдер сказал с удовольствием:
– Сколько видел, как умельцы бьют стрелами, но такое, скажу честно, видеть не доводилось. Как приятно увидеть… на нем как будто шлем из капустного листа!
