Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – властелин трех замков
– Некачественное железо, – сказал я громко. – Сыродутное. Продукт большого скачка.
– Стрелять из лука, – сказал Клотар громко, – не рыцарское дело.
– Я не родился рыцарем, – ответил я, глядя ему в глаза. – Рыцарем я стал на поле боя. Так что я многое умею из того, что не могут рыцари. Не нарываюсь, но если кто захочет… пусть попробует.
Красавец в воде перестал потрясать кулаком. Мы отплывали очень медленно, я хорошо видел, как даже под слоем ила и речной грязи побелело его холеное лицо. Я подмигнул, махнул ему рукой.
– Помни, что ты хоть и первый парень в деревне, но деревня… махонькая!
Он еще долго орал и махал руками, подпрыгивал, разбрызгивая воду, потом выбрался на берег, ему подвели коня. Он взобрался в седло, но не стали ждать возвращения парома, а помчался обратно.
Клотар покрутил головой.
– Нехорошо…
– Хорошо, – бодро возразил Альдер. – Таким надо сбивать рога, пока еще маленькие. А то отрастут, больнее будет.
С облучка подал голос Ревель:
– И руки отобьешь…
– Нехорошо, – пояснил Клотар, – что назад ускакал. А если соберет народ для погони? Он здесь наверняка в своих землях. Не нравится мне это.
– Ерунда, – заявил Альдер жизнерадостно. – Им не мешает дать трепку. А нам малость размяться. Неужели тебе не хочется подраться?
– Ничуть, – ответил Клотар.
Альдер и Ревель вытаращили глаза на такое признание, редкостное для мужчины, даже брат Кадфаэль поднял голову от молитвенника и воззрился на брякнувшего такое. Я покосился на Клотара. В самом деле опасен, если не боится в таком признаваться. Это говорит прежде всего о силе, опыте и бесчисленных стычках, из которых выходил победителем, но уже видел, как другие – тоже сильные и умелые – расстаются с жизнью. Это подросток никогда не признается, а, напротив, будет лезть в любую драку, но в жизни каждого мужчины наступает такой день, когда он подумывает завершить скитания с обнаженным мечом в руке.
Если, конечно, доживает до такого дня.
Паром медленно пересекал реку, я услышал глухое рычание. Пес возник на краю, глядя в воду. Шерсть дыбом, верхняя губа задралась, показывая острейшие клыки. Крестьяне в ужасе метнулись на другой конец парома.
В волнах на миг мелькнул острый плавник, словно на большой скорости пронеслась касатка и снова ушла под воду. Паромщик перекрестился.
– Неужели Морской Черт?
Альдер вздрогнул, перекрестился.
– Откуда? И в море почти повывелся.
– Так то в море, – ответил паромщик тоскливо. – Эх, снова начнется…
– Что? – спросил Альдер с тревогой. – Что начнется?
Паромщик не ответил, угрюмо тянул с помощниками канат. Пес порычал, метнулся на другую сторону, напугав крестьян до трясучки, порычал и там, провожал взглядом нечто в глубине, видимое только ему. Паромщик поглядывал на пса одним глазом, дважды перекрестился, не выпуская канат из другой руки.
– Если бы это не ваша собака, – сказал он мне с почтительным ужасом, – я бы решил, что это и есть Призрачный пес! Говорят, только он истребляет Морских Чертей, водных стариков и даже перед самим Морским Удавом не отступит…
Я сказал легко, хотя внутри все затрепетало и сжалось:
– Нет, это моя ласковая домашняя собачка! Она мне тапочки приносит. Бобик, ко мне!
Пес метнулся на зов, бухнулся передо мной толстым задом, глядя преданно и с мольбой: ну прикажи что-нибудь! Ну вели куда-нибудь сбегать для тебя, хотя бы палку брось на тот берег! Или хошь я для тебя удавлю вон того в воде?
Я почесал, погладил, крестьяне крестились и с облегчением вздыхали. Многие, воспользовавшись вынужденным простоем в делах, просили у брата Кадфаэля благословения, он осенял всех размашистым крестным знамением и говорил о кротости и всепрощении.
Наконец паром ткнулся в причал из бревен на том берегу, крестьяне тут же хлынули на берег, прервав внеплановую церковную службу и забыв о своем христианстве до встречи со следующим попом или монахом, мы осторожно свели повозку и снова пустились по довольно утоптанной дороге, хотя это и Дикое Поле.
Почти от самого причала колея повела мимо цветущего села, что вытянулось в линию вдоль дороги. Мы держались вблизи повозки, нападения не опасались, слишком уж по-фламандски толстые зажиточные женщины, неторопливые мужчины, тучные поля и сады, где под каждой ветвью подпорка, чтобы те не обломились под тяжестью яблок, груш, слив.
Альдер огляделся, из мощной груди вырвался горестный вздох:
– Хорошо живут… За такую жизнь полжизни отдать не жалко.
– Нехило, – согласился я.
Брат Кадфаэль покачал головой.
– Все мирское – тлен…
– Тлен? – возразил Альдер. – Жить вот так и есть счастье!
Брат Кадфаэль, подумав, согласился:
– Ты прав: чтобы стать счастливым, достаточно просто не знать, что такое счастье настоящее.
– Брехня, – ответил Альдер уязвленно. – А вы как думаете, ваша милость?
Я не хотел ни с кем спорить, ответил уклончиво:
– Счастье – это не когда у тебя все есть, а когда тебе ничего больше не надо. Хотя если тебе совсем ничего не надо, то скорее всего ты труп. Вот такая философия, если ее приложить к реальной жизни.
Альдер довольно заржал, брат Кадфаэль посмотрел с укоризной. Я сказал примирительно:
– Разница между ребенком и взрослым человеком в том, что ребенок ищет счастья, а взрослый избегает несчастий. Альдер же ищет богатства, чтобы убедиться, что не в деньгах счастье.
Брат Кадфаэль покачал головой.
– Будьте осторожны. Навалившееся громадное счастье может и задавить.
– Да, – согласился я, – я такое видывал… А вот даже самое громадное духовное богатство налогами не облагается. И отнять его нельзя.
Он посмотрел на меня с благодарностью. Молодец я, мелькнула мысль. Я становлюсь настоящим политиком. Среди этих простых и прямолинейных так нетрудно быть прожженным политиканом, умелым лавировщиком и манипулятором.
Глава 15
Далекие горы пылают, подсвеченные снизу спрятавшимся солнцем. Вершинки горят, как бенгальские огоньки, от них сияние, а над ними красная заря на половину неба. Облака сгромоздились в нечто многоэтажное, застыли, пугающе неподвижные, снизу красные, сверху лиловые. Воздух поредел, утратив тени, ни ветерка, всюду-всюду верещат кузнечики.
Альдер все чаще вырывался вперед, эти места все еще знает, с вершины одного из холмов помахал рукой:
– Город!.. Спать будем на чистых простынях!
Я сделал мысленную зарубку, Альдер тоже, как и Клотар, уже не ищет счастья в ночевке среди степи у костра на камнях. Уже понял, что на мягкой постели да чтоб еще и простыни чистые – это перевешивает стремление куда-то мчаться, искать сокровища, драться за них, а потом удирать, прижимая к груди мешок с добычей.
