Юрий Никитин - Истребивший магию
Олег допил, бросил чашку, к негодованию Барвинок, за спину. Она взлетела высоко в небо, перевернулась несколько раз, блестя расписными боками, упала на землю и, к изумлению Барвинок, исчезла с легким хлопком.
Хозяин посмотрел на волхва с уважением.
— Ты многое знаешь про эту скатерть.
— Встречался, — обронил Олег.
Хозяин покачал головой.
— Мы уже лет двадцать ею пользуемся, но вот такое случайно открыли только в прошлом году. А раньше аккуратно складывали всю посуду обратно.
Горпина вставила строго:
— Я и сейчас детей приучаю ставить все на скатерть! Нечего разбрасываться. Нехорошо.
— Правильно, — одобрил Олег. — А то и простую посуду начнут швырять. Эх, хорошо у вас… но ехать надо. Дела-дела. Спасибо за царское угощение!
Остап развел руками.
— Жаль, не могу предложить вам и ночлег, разве что место на голой земле у костра… Увы, скатерть умеет только кормить.
Олег уже поднялся, сладко потянулся.
— Спасибо, — сказал он снова. — Так бы всю жизнь сидел с чашей вина у костра… скоро ночь, смотрел бы на звезды… Увы, надо!
Женщина заботливо скатала скатерть и унесла в повозку. Олег отправился к коням, они обнюхиваются и о чем-то негромко сплетничают, Барвинок обалдело смотрела вслед волхву.
Он не оглянулся, пришлось догнать, он поднял седло из высокой травы и сказал негромко:
— Поехали.
Она запротестовала:
— С чего вдруг? Скоро вечер, а я в темноте ничего не вижу. У меня, может быть, куриная слепота!
— Скорее, — определил он, — куриные мозги. К ночи как раз приедем в какое-нибудь село, переночуем под крышей.
— Можно подумать, — заявила она, — тебя пугают ночевки под звездным небом, ха-ха! Давай хоть после ужина?
Он сказал неумолимо:
— Ужина не будет.
Она широко распахнула глаза.
— Как это? Почему? Скатерть-самобранка подаст все, что нам восхочется!
— Что восхотят хозяева, — поправил он. — Но, увы, скатерть больше не подаст даже им. Но если хочешь, оставайся.
Он в самом деле взгромоздил седло на конскую спину и начал затягивать ремни. Злая, непонимающая и перепуганная, она таращилась в его спину, наконец потащила свое седло к лошадке. Сжалившись, он быстро оседлал и ее коняшку, хотел даже забросить в седло, но Барвинок гордо отказалась, а он, невежда, не проявил настойчивости, тупица, ничего не понимает, даже за ногу не подержал…
Красное солнце в самом деле сползает по вогнутой стене небосвода слишком быстро, усталое и распухшее, но кони после краткого отдыха с удовольствием разогнались во весь опор. Барвинок чувствовала, как слетают остатки раздражительности, волхв вообще строгий и собранный, словно никогда не устает.
Она спросила живо:
— Но что случилось? Почему так внезапно?
Он буркнул:
— Не хотел ставить их в неловкое положение.
— А в чем?
— Скатерть, — объяснил он. — Я видел, как скатерть превратилась в обычную. Больше волшебства от нее ждать не придется.
Она охнула:
— Ой… какое несчастье!
Он покосился на нее в удивлении.
— Правда?
— Ну да, — огрызнулась она. — А ты считаешь не так?
— Тысячи и тысячи людей, — напомнил он, — живут без всяких скатертей-самобранок. Многие вообще не знают, что такое скатерть… И, поверишь ли, счастливы.
Она сказала сердито:
— Не понимаешь, да? У них никогда и не было такой роскоши! А у этих было. И вот — потеряли. Разве не трагедия?
Он кивнул.
— Да, работать уже разучились. Теперь разве что милостыню просить… Или все же попробуют зарабатывать честно, как думаешь?
— Честно? — переспросила она. — Говоришь так, будто пользовались скатертью нечестно! Или у кого-то украли?..
Он отмахнулся.
— Да какая разница! Они пользовались магией, а это нечестно. И даже преступно. Я вообще мечтаю о таком времени, когда люди поумнеют настолько, что начнут всех колдунов и ведьм сжигать прямо на городских площадях, чтобы все видели!.. Правда, поумнеть мало, решимости бы побольше… А то понимать понимают, а сами клады ищут, древние гробницы раскапывают…
Она зябко передернула плечами.
— Такие ужасы рассказываешь. Надеюсь, такого никогда не будет.
— А я надеюсь, — сказал он со вздохом, — что будет… хотя и сам в это верю с трудом. Просто хорошо бы… Чтобы люди поняли, только трудом и талантом нужно добиваться всего на свете, а не проклятой магией…
— Она не проклятая, — возразила она живо, — это белая магия.
Его рыжие брови сошлись на переносице с такой силой, что могли бы раздавить корабль, проскакивающий между сдвигающимися скалами, такие где-то разбойничают в море.
— Глупости, — сказал он резко.
— Правда, белая! — сказала она горячо.
— Не бывает белой…
— Еще как бывает!
— …не бывает белой, — повторил он зло, — не бывает черной, серой или розовой!.. Вся магия — зло. И потому вся темная. И потому нужно изжить всю. Как эти бахвалились, что кормили всех встречных-поперечных! Как же, гостеприимство!..
Она возразила с сердитым непониманием:
— А что, не кормили?
— Да кормили, кормили…
— Так что плохого? В то время как другие стараются кусок прямо изо рта выхватить…
Он поморщился, во взгляде промелькнула некая беспомощность, Барвинок было прибодрилась, но Олег произнес тихо:
— Наверное, я сам виноват, заглядываю слишком далеко… Сейчас в самом деле надо бороться с теми, кто грабит просто и без затей… таких уйма.
Она сказала быстро:
— Вот я об этом и говорю!
Он кивнул.
— Да, верно. Но с этими понятно, так что справиться могут и другие. И кое-как справляются. А увидеть беду на горизонте… а то и за ним, это потруднее. Я могу видеть. И что, должен заниматься днем сегодняшним?
Она прокричала рассерженно:
— Я не понимаю! Где ты, чудовище, узрел нехорошесть в этих замечательных людях? Они с таким радушием угощали нас!
Он морщился, как от зубной боли, глаза потемнели, то и дело отводил взгляд.
— А что угощали, — проговорил он наконец, — не своим, это как они не понимают… так и ты не поняла.
— Как это не своим? Это их скатерть!
Он пояснил невесело:
— Одно дело угощать вот таким, что само возникает на скатерти, другое — подавать на стол каравай хлеба из того зерна, что вырастил своими руками. Но сперва надо распахать землю, засеять, дождаться молодых всходов, оберегать от зайцев и оленей, потом спасать поспевающее зерно от птиц, скосить, собрать в снопы, отвезти на ток, выбить зерно, ссыпать в закрома, смолоть, испечь из той муки наконец-то хлеб… Еще неизвестно, подали бы такой хлеб гостям или же захлопнули двери перед носом всяких бродяг, что шатаются по дорогам!
