Юрий Никитин - Истребивший магию
— Как это? Разве я не за ним ездил?
— За ним, но…
— А почему такое сомнение в моих силах?
— Да ты вроде бы ударился в поиски истины… по-своему, конечно, — признался Олег. — А ежели искал в пещерах или в чаще…
— Ну вот еще, — оскорбился Колоксай. — Я искал ее, как и должен искать царский сын и воин — с мечом в руке. Аламандрит, конечно же, отыскал, добыл, привез.
Барвинок видела, как глаза волхва зажглись, явно хотел спросить про этот непонятный аламандрит, но пересилил себя и поинтересовался как бы вскользь:
— Но как тебе… там во дворце, не было несколько… странновато? Ты же заехал туда… когда уже искал истину?
— Они меня не поняли, — ответил Колоксай с презрением. — Сказано же, простые люди! Хоть и цари. Зажимали носы, двух-трех вынесли… У жены царя была собачонка, мне сразу не понравилось… Издохла! Больно нежная. Но аламандрит в моей седельной суме. Так, говоришь, уже можно мыться?
— Можно — не то слово, — сказал Олег с чувством. — Ты должен мыться, даже если начнется пожар, война или нападут соседи. Долго мыться! И хорошо.
Суровый, как берег северного моря, Колоксай с достоинством поклонился. Глаза его сверкали мрачным блеском подвижника. Он понимал, как и Олег, что заставить себя мыться настоящему мужчине, тем более — герою, куда труднее, чем не мыться месяцами.
— И этот обет выполню! — повторил он.
Он вытащил из потертой кожаной сумки завязанный в узелок платочек, пальцы кое-как распутали веревочку. Барвинок вытянула шею, стараясь не пропустить мгновения, когда на свет появится нечто особо драгоценное, витязь наконец развернул сверток, и она разочарованно прикусила губу.
На ладони героя сиротливо горбится, сознавая свою никчемность, камешек, серый и невзрачный, таких у Олега на груди с десяток, но, едва волхв взял его в руку, сразу засветился, засиял дивными красками. Она ахнула, там выдвинулись грани, превращая голыш почти в алмаз, нет, в бриллиант, затем чистый свет стал зловеще розовым, пурпурным, багровым, сменился недоброй лиловостью, как на закате солнца, и наконец стал абсолютно черным, даже полыхающие отблески жаркого солнца погасли на его гранях.
— Это он, — произнес волхв задумчиво. Он протянул Колоксаю, тот принял бережно в обе ладони. — Береги! Пока у тебя, ничего злого не случится.
— Буду беречь, — пообещал Колоксай.
— Не убирай даже на ночь, — предупредил Олег. — Ты не землепашец, а сын могущественного царя! Врагов у тебя больше, чем думаешь. Здесь, одинокий и в чужой стране, ты в большей безопасности, чем когда вернешься в свой дворец. А сейчас езжай!.. Еще успеешь спасти друзей. Помни, доблестный Мизгирь уже висит над пропастью…
Колоксай круто повернул коня.
— Спасибо!
Он сразу пустил в галоп, волхв некоторое время смотрел вслед, потом лицо омрачилось, он повернул коня в сторону дороги.
— Поехали. У нас работа не такая… красивая.
— Зато и не такая пахучая, — возразила Барвинок. — Тоже мне, искатель истины!
Олег поинтересовался мирно:
— А ты знаешь, как ее искать?
— Ну… нет…
— Тогда не тычь пальцем в тех, — посоветовал он, — кто ищет.
Она сказала независимо:
— Люди все разные, потому истина у каждого своя. Искать общую для всех — глупо.
Он кивнул.
— Ну… считай так, если тебе удобнее… ребенок.
Она сказала сердито:
— Так опровергни!
Он ухмыльнулся:
— И не подумаю.
— Почему?
Он сдвинул плечами:
— Может, сама догадаешься?.. Нет? Ну и ладно.
Часть II
Глава 1
В спину дул, подгоняя нетерпеливо, сильный ветер, нес траву и листья, поднимал высоко в небо, где те порхали и метались, как встрепанные воробьи в драке. В глубоком небе очень медленно, но неостановимо ползут плоские облака, их грани не просто горят, а искрятся, выдавая спрятавшееся за ними яркое солнце.
Олег время от времени бросал на них задумчивый взгляд, лицо становилось все отрешеннее.
Барвинок не вытерпела, спросила:
— Что, будет дождь?
Он покачал головой:
— Нет.
— А что? Гроза?
— Нет, — ответил он снова.
— Так что? Буря?
Он повернул голову и оглядел ее внимательно.
— С чего ты решила?
— Ты так смотришь на небо!
Он хмыкнул, она внутренне съежилась от его снисходительного взгляда, но расправила плечики и посмотрела с горделивой снисходительностью к примитивности мужчин.
— На небо, — проронил он, — смотрят… гм… не только ради погоды.
— А зачем еще?
Он сдвинул плечами.
— Ну, как тебе объяснить, чтобы подоступнее. Можно, к примеру, любоваться звездами и луной, если ночью, а днем — облаками. Просто любоваться. Можно, опять же к примеру, предположить, что настоящая жизнь где-то там, очень высоко, а мы все ходим по дну мирового океана. Видишь, вверху вот плывут льдины…
Она поежилась, мгновенно представив себя на дне океана, мокрой и почти утопшей.
— Это облака! — возразила она гневно. — И вообще… где ж тогда твоя вода?
Он повел рукой вокруг:
— Здесь. Мы едем в ней. Только есть вода тяжелая, в ней плавают рыбы, а есть легкая, в ней плавают птицы и стрекозы. В легкой плавают намного быстрее, мы говорим — летают. Понимаешь, если бы не было этой воды, они бы все попадали! Как рыбы упадут на дно, если убрать воду.
Она расхохоталась.
— Ну ты и учудил!..
— Мы живем на дне великого океана, — сказал он настойчиво, — что покрывает все-все, даже простые моря.
— Никакого моря нет, — возразила она. — Мы мчимся в полной пустоте!
— А почему воздух дует навстречу?
— Не воздух, — объяснила она с чувством полнейшего превосходства, — а ветер. Тебе объяснить, что такое ветер?
Он поморщился.
— А сможешь?.. Ладно, оставим. Скажи, если это ветер, почему всякий раз стихает, когда останавливаешься? Проверь!
Она смолчала, такое проверять глупо, и так помнит, но насчет океана — полная чушь…
— Должно быть другое объяснение, — сказала она не так уверенно. — А наверху плывут не льдины, а облака!
— Можно называть и так, — согласился он. — Чтоб отличать от тяжелых льдин, что в реке. А мы на дне воздушного океана…
Она перебила:
— Если там льдины, то сейчас зима! И мы все должны замерзнуть!
Он покачал головой.
— Подо льдом в реках тепло. И рыба спокойно плавает, живет… Ты о подледном лове не слыхала?
Она сказала саркастически:
— Что за чушь! А когда же лето?
— А тут не бывает лета, — отпарировал он.
