Андрей Упит - Причины и следствия
Обзор книги Андрей Упит - Причины и следствия
Андрей Упит
ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ
1
Это случилось на второй неделе мая, в среду, около одиннадцати часов утра.
Жена часового мастера, госпожа Ланкевиц, возвращаясь с Даугавского рынка, проходила мимо здания Банка внутренних займов и внешних кредитований[1]. На согнутой руке она несла корзину с покупками. Среди прочей снеди там были и яйца — господин Ланкевиц очень любил пирожки с начинкой из подслащенных яиц.
Собственно говоря, корзина госпожи Ланкевиц не была приспособлена для того, чтобы носить ее на согнутой руке. Корзина уже два раза накренялась, и так как другая рука была занята зонтиком, то придать ей правильное положение можно было, лишь прижав ее к стене и подтолкнув коленом.
Когда госпожа Ланкевиц, миновав подъезд банка, оказалась против крайнего окна, корзина накренилась в третий раз. Госпожа Ланкевиц остановилась. Снова прижав корзину к стене, она пыталась придать ей правильное положение. Казалось, все кончится благополучно. Нужно было лишь подбросить ее как следует коленом, подняв его повыше, но сделать это она не могла, так как по тротуару шли навстречу пожилой господин и двое молодых людей. И тут случилось так, что корзина накренилась еще больше, крышка открылась, и яйцо — одно яйцо — выкатилось на тротуар. Госпожа Ланкевиц вскрикнула и выронила зонтик, но спасти яйцо уже не могла. С тихим хрустом оно разбилось.
В одной из комнат банка стояла Ада Лиепинь — младший помощник бухгалтера. Она только что заполнила страницу и, прежде чем начать другую, подошла к окну посмотреть на улицу. Обычно в это время знакомый лейтенант проходил мимо банка. И каждый раз здоровался с ней. Правда, в соседней комнате, дверь в которую была открыта, сидел жених Ады Лиепинь, старший помощник бухгалтера Крустынь Брач. Но его это не касалось. Неужто ей теперь нельзя и взглянуть на постороннего человека? Она стояла у окна и ждала.
Случилось так, что именно в этот момент проходившая мимо окна жена часового мастера госпожа Ланкевиц неожиданно остановилась. Аде Лиепинь и самой не раз приходилось нести такую корзину, поэтому она отлично поняла волнение госпожи Ланкевиц и сама заволновалась. Когда госпожа Ланкевиц выронила зонтик и вскрикнула, вскрикнула и Ада Лиепинь — отчасти инстинктивно, отчасти из солидарности. Вскрикнула тонким пронзительным голосом, словно ужаленная, как умеют кричать только женщины.
В эту минуту старший помощник бухгалтера Банка внутренних займов и внешних кредитований Крустынь Брач окунул перо в пузырек с чернилами, чтобы закончить исписанную рядами красивых цифр страницу. Это была своего рода экзаменационная работа. Сам бухгалтер перешел на другую работу в какое-то государственное учреждение, и Крустынь Брач всерьез надеялся занять его место. Оно было ему почти обещано — сегодня ждали только формальной проверки со стороны директора банка.
Он окунул перо в чернила и, держа ручку в воздухе, присматривался, как лучше провести линию по металлической линейке, положенной поперек страницы. В тот момент, когда он опускал руку с пером, в соседней комнате раздался крик. Крустынь Брач сильно вздрогнул и невольно подался вперед. От толчка на исписанную страницу упала черная капля чернил, а другая рука, толкнув металлическую линейку, проехала по капле, размазав ее так, что на странице осталась клякса, похожая на силуэт птицы.
И точно такое же черное пятно, какое стояло перед глазами Крустыня Брача, появилось в его душе. Он почувствовал себя так, словно его всего облили чернилами. Остолбенев, широко раскрытыми глазами смотрел он на испорченную страницу. Обе руки его — и та, что держала ручку, и другая, с линейкой, — сильно дрожали. Уши постепенно краснели.
Произошло все это в одно, ну буквально в одно мгновение.
И вдруг в соседней комнате засмеялась Ада Лиепинь. Крустынь Брач вскочил.
Он швырнул линейку в угол. Хотел бросить и ручку, но вовремя удержался — этак и перо сломать недолго — и с остервенением воткнул его в щетку для ручек. Изменившимся голосом он крикнул:
— Ада! Да ты с ума сошла!
Ада Лиепинь, все еще смеясь, вошла в комнату. Смех ее еще больше рассердил Крустыня Брача.
— Ты что — одурела, с ума спятила?
Это уже не походило на шутку. В особенности голос, которым это было сказано, не допускал и мысли о шутке. Ада Лиепинь надула губки.
— Как ты смеешь? Что это за тон? Сам ты одурел.
Тут Крустынь Брач трагическим жестом показал на злополучную страницу.
— А ты еще дурачишься! Посмотри-ка на это!
Неизвестно, поняла ли Ада Лиепинь, что она причастна к случившемуся, или нет. Не в этом дело. Главное то, что Крустынь Брач говорил с ней таким тоном и смотрел на нее такими глазами, словно собирался ее укусить. А ведь на мартынов день назначена свадьба. Значит, вот он каков — ладно же! Она вспыхнула и, отодвинувшись от него, гордо вскинула голову и выпрямилась.
— Я просила бы… таким тоном… таким тоном!.. За кого ты меня принимаешь? Ты что вообразил!.. Дикарь!
Она, собственно, даже не намеревалась говорить ему этих слов. Но стоило лишь начать, а дальше пошло само собой. С каждой фразой голос ее звучал все громче, все злее. Нижняя губа у нее задрожала. В груди заклокотал такой гнев, что просто лопнуть можно было. Ада Лиепинь круто повернулась и выбежала из комнаты, с шумом захлопнув за собой дверь.
Крустынь Брач опустился на стул. Все вышло так, что хуже не придумаешь. Проклятая девчонка, и надо же было ей взвизгнуть! Он разыскал резинку и начал стирать чернила, хотя великолепно знал, что это недопустимо и ничего из этого не получится. Не успел он еще стереть у этой проклятой птицы клюв, как явились три директора смотреть его работу. Вот она, его работа! Вот тебе, Крустынь Брач, должность бухгалтера!.. Они пожали плечами и вышли из комнаты.
Крустынь Брач с трудом сдерживал слезы. Эта сумасбродная девица испортила ему жизнь. Он был переполнен злобой, как высохший гриб-дождевик — пылью. А она не появлялась, и ему не на кого было излить свой гнев.
Просидев так с час, он не выдержал, вскочил, распахнул дверь и высунул голову:
— Глупая гусыня!
И снова упал на стул перед своей испорченной работой.
Как и всякому чиновнику, у которого мимо носа проскользнула желанная цель, Крустыню Брачу казалось, что вся его жизнь разбита. Где там думать о женитьбе, когда жалованья не хватит на то, чтобы снять квартиру побольше и воспитывать будущих детей. Да и какая из этой ветрогонки Ады Лиепинь жена! Обмануть она хотела его, обвести вокруг пальца. Заманила в свои сети…
Он снова высунул голову в дверь:
— Пошла ты к черту!
Неизвестно откуда взялась у него эта грубость и эти непристойные слова. Это он, который не мог задеть проходящую мимо базарную торговку, не извинившись, это он ругался теперь, как последний оборванец. Но когда он опомнился, было уже поздно. Дверь распахнулась. Появилась Ада Лиепинь в наспех накинутом на плечи жакете и в шляпке. Она сорвала с пальца кольцо и с силой бросила его, как бросают кирпич или ядро фунтов в пять весом. Кольцо ударилось в грудь Крустыню Брачу, отскочило и, звеня, покатилось в угол.
— На, бери, мне оно больше не нужно!..
Это было подаренное Крустынем Брачем обручальное кольцо. Само кольцо было цело, но камешек выпал, и Крустынь Брач тщетно разыскивал его по всем углам. Когда он поднялся, Ады Лиепинь уже в комнате не было. Ада Лиепинь ушла.
Ада Лиепинь шла домой. По правде говоря, она даже не шла, а бежала. Зажав портфель под мышкой, неслась она вперед, словно разъяренная фурия. Шляпка съехала на затылок, непослушная прядь волос выбилась на лоб. К тому же в глазах у нее стояли слезы и нижняя губа дрожала. И эти дрожащие губы время от времени шептали:
— Бери! Подавись им! Мне его не надо!
Она бы выцарапала глаза каждому, кто осмелился бы заикнуться, что она сожалеет о случившемся. Да разве она нуждается в каком-то Крустыне Браче? Разве недостаточно у нее знакомых? Еще получше его! С чего это лейтенант каждый день ходит мимо ее окна? Каждый божий день! А почему он здоровается? И разве на последнем балу дамского корпуса[2] директор Мартиньшмидт не танцевал с ней фокстрот? Лейтенант, правда, красивее, но зато директор богаче… Разве не может она выбрать себе мужа по вкусу?
Ада Лиепинь врезалась в толпу, собравшуюся перед расклеенными на стене кинематографа рекламными плакатами. Работая локтями, она проложила себе дорогу к подъезду. Еще больше обозленная грубыми замечаниями любителей кинематографа, рванула и с шумом захлопнула за собой дверь. Влетела в вестибюль и в три шага очутилась у другой стеклянной двери, которая открывалась в обе стороны. Ада Лиепинь толкнула ее так, что она с грохотом ударилась об стенку.
В этот момент из первой квартиры на первом этаже вышла госпожа Либесман, супруга владельца этого дома. Она была на последнем месяце беременности и каждый день выходила гулять. Нагнувшись, она старалась поправить что-то на подоле своего платья. Это было нелегким делом. Внезапно дверь вестибюля распахнулась, и кто-то вихрем налетел на госпожу Либесман, перепугав ее до полусмерти.
