Александр Чернобровкин - Слово о граде Путивле
– Чтобы у тебя было столько детей, сколько шерстинок в тулупе!
Дружка взял нож и сказал родителям невесты:
– Благословите резать сыр и перепечу!
– Благослови бог! – ответил отец.
Дружка резал перепечу и сыр на маленькие кусочки, а его помощник, младший дружка, разносил гостям. Каждый должен был съесть перепечу и сыр, если желал счастья молодым. Зато остальные яства гости ели мало, только для чина. Когда на столе появилась третья перемена яств, сваха подошла к родителям невесты:
– Благословите молодых везти к венцу!
– Благослови бог! – разрешил Касьян Кривой.
Все вышли из-за стола. Мать и отец невесты взяли по образу, рядом с ними встал поп. Молодые поклонились им и приняли благословление. Родители обменяли жениха и невесту кольцами, потом взяли дочь за руку и отдали жениху, взаимно кланяясь друг другу. Отец взял новую плеть-дурака, от души ударил ею дочь:
– По этому удару ты, дочь, знаешь власть отца. Теперь эта власть переходит в другие руки. Вместо меня за ослушание тебя будет учить этой плетью муж.
Касьян Кривой передал плеть Никите Голопузу, который сказал в ответ:
– Я не думаю иметь в ней нужды, но беру и буду беречь, как подарок.
Во дворе невесту ждала одолженная на свадьбу княгиней Ефросиньей Ярославной колымага, убранная богатым ковром, с бархатными подушками на седалище и лисьими и волчьими хвостами под дугой. Под ковром был спрятан старый веник – «подарок» от Ульки, чтобы жених и невеста жили в ссорах и раздорах. Евдокия вместе со своей свахой и свахой жениха села в колымагу. Жених вскочил на жеребца и первым поскакал к церкви. Он должен был попасть туда первым. Следом неслась колымага невесты. Кто первым поспеет, тот и будет верховодить в семье. Зеваки, стоявшие вдоль дороги, орали похабные шутки молодым. Возле церкви дружки и их помощники зорко следили, чтобы никто не перешел дорогу между конем жениха и колымагой невесты.
В церкви священник обвенчал их и прочитал поучение: часто ходить в церковь, слушаться своего духовника, хранить посты и праздники, подавать милостыню, мужу учить жену палкой, а жене беспрекословно подчиняться ему. Потом он взял жену за руку, передал мужу и приказал поцеловаться. Евдокия поклонилась мужу в ноги, и он покрыл ее голову полой кафтана в знак покровительства и защиты. Священник дал им чашу с вином, которую муж и жена выпили по очереди за три, а потом сломали и растоптали, произнося традиционный заговор от врагов. Первым на обломки чаши наступила невеста. Свечи в церкви горели тускло и с треском – значит, молодые жить будут нерадостно, часто ссорясь.
Гости начали поздравлять жениха и невесту. Дружка жениха послал своих помощников к родителям Никиты и Евдокии известить, что молодые обвенчались в добром здравии, а потом разрезал свадебный каравай и передал священнику. Тот вернул одну половину дружке жениха, другую отдал дружке невесты и велел:
– Отнесите отцу невесты и матери жениха как знак будущего их свойства и родственной приязни. Пусть на этом хлебе дадут обет быть людьми одного стола и одного хлеба и жить дружно, как зерна одного колоса.
При выходе молодых из церкви, сваха осыпала новобрачных хмелем, житом и деньгами.
– Счастья вам, долгих лет жизни вместе и детей столько, сколько здесь зерен! – пожелала она, обсыпав их пригоршней зерен и монет.
Детвора завозилась у ног жениха и невесты, собирая монетки.
Никиту и Евдокию усадили в колымагу и повезли к дому жениха. Гости, сопровождавшие их, весело орали свадебные песни, плясали.
Анфиса Голопуз встретила молодых на крыльце с хлебом-солью, потом благословила образом. Никита и Евдокия сели за стол в горнице, заняли места и гости, которые сразу набросились на еду и питье. Молодые ничего не ели, хотя перед ними ставили яства. Невеста, согласно обычаю, плакала, горюя о родителях и страшась нового образа жизни. Стоявшие в дверях бабы и девки пели печальные песни.
Когда гостям подали третью перемену – лебедя, перед молодыми поставили жареную курицу. Дружка жениха взял эту курицу и каравай хлеба, завернул их в скатерть и сказал Анфисе Голопуз:
– Благослови вести молодых опочивать.
Мать разрешила:
– Благослови бог!
Дружка понес курицу и хлеб в сени, где была приготовлена постель для молодых. Вместе с ним пошел свечник, который воткнул толстую горящую свечу в кадку с житом.
Жених и невеста встали, подошли к Анфисе. Она взяла невесту за руку и сказала жениху:
– Сын мой! Божьим повелением и княжеским жалованьем и благословением моим велел тебе бог венчаться и поять Евдокию. – Мать передала сыну руку невесты. – Приемли ее и держи, как человеколюбивый бог устроил в законе нашей истинной веры и святые апостолы и отцы предаша.
Жених повел невесту в сени. Дружка помог раздеться до рубахи Никите, а сваха – невесте, и ушли к пирующим гостям. Никита сел на постель и приказал жене:
– Разувай.
Она с трудом стянула с него левый сапог. Монеты в нем не оказалось – не будет ей счастья с мужем. Она сняла с него второй сапог. Монета оказалась в нем. Дуня не стала брать ее, как бы случайно наклонила сапог, и монета укатилась под лавку.
– Ух, как у меня болят ноги от этих чертовых сапог! – пожаловался Никита. – Не с добрым сердцем дарила их княгиня! – Он завалился на спину и, подняв в воздух ноги, зашевелил натертыми пальцами. – Ложись, – пригласил он жену.
– Ты есть не хочешь? – спросила Дуня, чтобы оттянуть разоблачение и наказание.
– Не очень, – отказался Никита. – Хотя дай хлеба и куриную ножку.
Евдокия разломала руками хлеб и курицу, отнесла жениху ножку на горбушке. Никита ел, лежа на спине и громко чавкая. Дуня села на краешек постели, попыталась и сама съесть кусочек курицы. Еда не лезла в горло, потому что боялась предстоящего разоблачения и наказания. Зато жених справился с курицей быстро. Он, сыто отрыгнув, встал, вытер руки о скатерть и сказал жене:
– Ложись.
– Может, еще поешь?
– Попозже, – отказался муж. – Ну, иди ко мне!
– Свечу задуй, – попросила жена.
Никита насмешливо хмыкнул, принимаю ее требование за излишнюю стыдливость, но свечу потушил. В сенях вдруг сильно запахло горелым свиным салом. Казалось, даже воздух стал жирным и липким. Дуня с тяжелым сердцем легла на край постели. От страха ей стало дурно, еле сдержала рвоту. Никита торопливо навалился и сноровисто вошел в жену. Отсутствие девственной плевы так огорчило его, что он замер, раздумывая, не прекратить ли. Сколько удовольствия ему доставляло прийти на свадьбу испорченной им девки и насмехаться над женихом, который утверждал, что невеста сберегал девичью честь. Голопуз ехидно спрашивал, сколько раз она сберегла. Теперь нам ним будут смеяться. Но всё-таки жажда удовольствия оказалась сильнее. Наверное, из-за огорчения на этот раз он был не слишком быстр. Потом Никита молча бил жену по бокам, животу, груди, где не видны будут людям следы побоев. Дуня плакала тоже беззвучно. Быстро выместив на ней злость, муж отвернулся от жены и вскоре заснул без храпа и сновидений. А Дуня еще поревела немного, утешая себя мыслью, что теперь прощена, больше наказывать за этот грех муж не будет. Она проколола иголкой палец и выдавила несколько капель крови на свою рубаху, чтобы не опозорить мужа перед людьми.
