Максим Далин - Моя Святая Земля
- Продаст любая грешная душа, - кивнул Олеф. - Люди-то стали - волки ближнему своему...
Кирилл глубоко вдохнул.
- Послушайте, божьи люди, - сказал он. - Я очень вам благодарен за гостеприимство. Мы с вами поужинаем, если угостите, потом я поучусь у вас молитвам - а завтра уйду. В столицу. Потому что я - король, мне надо как-то изменить жизнь в миру. Ваши молитвы быстрее дойдут... ну, и я буду молиться вместе с вами - только в другом месте. Не в монастыре.
- Господь нам не простит, если с тобой случится беда, - сокрушённо сказал Хуг, и слеза всё-таки перелилась и скользнула по пергаментной щеке. - А я, старый грешник, не переживу, умру с горя...
- Нас Господь призвал тебя защищать, - в тоне Олефа вдруг появились твёрдые, чтоб не сказать - металлические нотки. - И мы защитим. Будет ли на то твоя воля - это уж иное дело. Порой людей и против их воли спасают - а спасённые лишь потом понимают, в чём их благо...
- То есть, вы решили меня запереть? - поразился Кирилл.
- Только ради твоего блага, - твёрдо сказал Олеф. Взгляд его сделалось непреклонным, как у полководца. - Ради победы над злом ты должен остаться в живых, благое дитя.
- В вашей обители что, есть нечего? - вдруг подал голос Сэдрик.
Хуг взглянул на него и опечалился ещё больше, а Олеф неприязненно сказал:
- Тебя тут терпят - и молчи, отродье.
- Звучит не слишком благостно, - сказал Кирилл. - А, между тем, Сэдрик - мой друг.
- Ради тебя и твоих слов, благое дитя, его и впустили в обитель, - сказал Олеф. - Но - ты знаешь, с кем связался? Проклятая тварь с адовым клеймом, осквернитель могил, богохульник и богоотступник, мужеложец, одержимый противоестественными страстями - что ему делать рядом с тобой, белый государь?
- Могил Сэдрик при мне не осквернял, Бога не хулил, в противоестественных страстях не замечен, - улыбнулся Кирилл примирительно. - И разве не ваше дело исправлять и прощать грешников?
- Грешников надо отличать от прирождённой нечисти, - печально сказал Хуг. - Тут ничего исправить нельзя, погибшая душа. И тебя погубит, Эральд. Оставь его и всё мирское, Господь с ними - подумай о твоей цели, о...
- О благодати в вашей обители, - сказал Сэдрик. - Что, думаете, он не понимает? Он - находка для вас, да, божьи люди? Вы его постричься заставьте - и порядочек: вся ваша шайка будет на золоте жрать, на золоте спать и гадить тоже на золото...
Хуг отшатнулся, а Олеф потемнел лицом и сделал к Сэдрику угрожающий шаг.
- Неужели драться собрался, монах? - насмешливо спросил Сэдрик.
- Язык тебе на том свете вырвут, отродье, - прошипел Олеф в ярости, которую не мог скрыть. - А лучше бы - на этом!
- Но это правда, - констатировал Кирилл. - То, что говорит Сэдрик - правда. Вы печётесь о благе обители, а что будет со страной - вам, в общем, всё равно. Так?
- Мы печёмся о тебе! - скорбно возразил Хуг, а Олеф уже вовсе не елейным тоном сообщил:
- Ты ведь понимаешь, благое дитя, что мы спасём твою душу и твоё тело, даже если ты по юношеской наивности вздумаешь возражать. А грязную тварь, которой никак не место рядом с тобой, ждёт костёр - и это совершенно справедливо.
- Вот интересно, - вдруг осенило Кирилла, - а кому, в действительности, вы молитесь, божьи люди? И кто это организовал видение отцу Хугу? Точно Господь?
Хуг взглянул на него страдающими глазами, глубоко оскорблённый в лучших чувствах. Олеф хлопнул в ладоши. За дверью, ведущей куда-то вглубь верхнего этажа, послышался шорох, шорохи раздались и из-за двери, ведущей на лестницу. И тут Сэдрик шагнул вперёд, протягивая к Олефу здоровую руку.
Он сжимал в кулаке рукоять обсидианового ножа. Полупрозрачное лезвие помутнело от крови.
Монахи шарахнулись назад.
- Понимаете, да, святые братцы? - спросил Сэдрик громко, весело и зло. - Я ведь не только поднять, я и уложить могу. Всю вашу поганую обитель.
Наступила гробовая тишина; стало слышно, как монахи тяжело дышат - и как кто-то испуганно пыхтит из темноты.
- Не сможешь, - пробормотал Хуг. - Сии святые стены...
- Смерть, сестрёнка, - хихикнул Сэдрик - и вдруг выдал изменившимся голосом, нараспев. - Открой! Открой путь!
Его кровь высветила лезвие ножа тёмным багровым светом. Ледяной ветер, ударивший ниоткуда, взметнул огоньки свечей, но не погасил - они вспыхнули высоким зеленовато-синим пламенем.
Монахи в ужасе уставились на канделябр, цепляясь за амулеты.
- Гнилая обитель, - бросил Сэдрик. - И молитесь не тем, король прав, а я ещё там, у входа сказал. Пошли, государь, тебе тут делать нечего.
- Спасибо, Сэдрик, - сказал Кирилл. - Прости, что не стал тебя слушать там, в часовне.
Сэдрик ногой распахнул дверь - и монах, стоявший на лестничной площадке, с грохотом, опрометью, кинулся вниз.
- Благое дитя! - слабо воскликнул Хуг. - Ну как же так... ведь видение... Господь...
- Простите, наставник Хуг, - сказал Кирилл. - Ад всем лжёт, ад всё время лжёт. Солгал и вам. А мы уходим. Если в вас - и в вас, настоятель Олеф - есть хоть какие-то капли, остатки света - не говорите, пожалуйста, никому о нас. Хорошо?
Олеф не ответил. Он закрыл лицо руками и что-то бормотал - Кирилл не понял, молился настоятель или тихо бранился. Хуг проводил уходящих страдающим взглядом.
Кирилл и Сэдрик спустились по лестнице и тем же путём вышли сперва в монастырский двор, а потом и за пределы обители. Никто не рискнул их останавливать, хотя Кирилл чувствовал спиной настороженные, недобрые и испуганные взгляды: Сэдрик держал перед собой окровавленный нож, как держат гранату. Кровь на ноже мерцала, будто внутри лезвия горела крохотная красная электрическая лампочка.
Привратник отпер и выскочил из коридора в крепостной стене, как ошпаренный - словно боялся оказаться там один на один с Сэдриком.
За стенами монастыря оказалось ужасно холодно; ветер завывал и скулил, неся по дороге сухую снежную пыль. Луна ныряла в рваные клочья несомых ветром облаков.
Ворота захлопнули с лязгом - и заперли изнутри. Кирилл взглянул на их тяжёлые створы, как на обманувшую надежду.
***
Вечерние сумерки сгустились до ночного мрака, когда Кирилл и Сэдрик шли по той же самой дороге, но прочь от монастыря. Кирилл щёлкал рычажком зарядки фонарика и пытался бороться с досадой.
- Из-за меня придётся ночевать в лесу, - сказал он мрачно, когда монастырские стены окончательно растворились во тьме. - Понесли же меня черти в монастырь... Прости ещё раз. Мне надо было прислушаться к тому, что ты говоришь.
Однако, Сэдрик казался спокойным и даже весёлым.
- Зря огорчаешься, - сказал он. - Хотел убедиться - ну и убедился. Теперь будешь умнее.
- Но про Хуга говорили, что он святой жизни... как же так?
