Змейские чары - Осояну Наталья
Милица открыла глаза от яркого света. На смену ночи пришел день, теплые лучи Солнца падали из узкого окна в стене из золотисто-желтого камня, и легкий ветерок залетал в комнату, шевеля тончайшую белую штору, принося странные запахи: сухие и горячие, сладкие и пряные, чем-то похожие на ароматы, доносившиеся из сундука с заморскими специями, подаренного купцами Ра… человеку, которого она больше не хотела вспоминать.
Княжна встала. Кто-то уложил ее на широкую кровать с пологом, прямо на невиданное одеяло, украшенное богатейшей вышивкой. Узор изобиловал деталями, от которых рябило в глазах: он вместил в себя весь мир — от девяти небес до Преисподней и ниже, до Фароники, плавающей в первозданной тьме; были здесь и ветви Мирового древа, на которых висели вниз головой падшие ангелы с изломанными крыльями, были невероятной красоты звери и птицы; дивы, змеи, люди; земли и моря, города и горы. Милица так засмотрелась, что не заметила, как в комнату кто-то вошел.
— Госпожа… — послышался тихий голос. — Я приготовила для вас ванну и принесла платье.
Княжна, вздрогнув, посмотрела на вновь прибывшую, одетую весьма странно — в темно-синий балахон, закрывающий все тело с ног до головы. Лишь узкая щель на лице открывала глаза, густо подведенные черным, смотревшие почтительно.
Платье, которое предлагала Милице служанка, было, к счастью, привычного покроя. А еще оно оказалось роскошным, совершенно белым, расшитым крошечными жемчужинами. Княжна доверилась служанке: приняла ванну с душистыми маслами, каких не видала, наверное, и сама царица; переоделась, а после отведала изысканных яств, не успевая запоминать их удивительные названия. Пишмание, локма, тулумба, нуга…
А потом служанка привела ее в другую комнату, где лучи солнца, проникая сквозь резные ставни, заливали медовым сиянием множество больших подушек, украшенных вышивкой не менее роскошной, чем то одеяло; и низкий столик в центре, и вазы с алыми цветами, и высокую птичью клетку, а заодно и ее обитательницу — маястру с длинным хвостом, в котором кончик каждого пера горел, однако птице это не доставляло никакого видимого неудобства.
С одной из подушек поднялся черный школяр — нет, теперь она уже не сомневалась, что имеет дело со змеем. Он выглядел иначе, но, быть может, лишь потому, что сам принял ванну, причесался, сбрил щетину и оделся в новый кафтан, черный и блестящий, словно тот океан, в котором плавала Фароника. Зеленые глаза остались прежними, и, когда Милица подошла к змею, она бесстрашно посмотрела в них.
Посмотрела — и ее как будто рекой унесло:
— Ты хочешь вернуться домой?
— Да.
Раздался страшный грохот.
…Милица сидела за столом в пиршественном зале, который сперва показался ей сумеречным, потому что она за минувшие двадцать — ведь двадцать же? — лет привыкла к золотому сиянию, поздним закатам, ранним рассветам, да и ночи там, где она провела все это время, проходили под бархатным небосводом, щедро усыпанным звездными драгоценностями. Смердело горелым жиром, нечистым телом. Царица дальней безымянной страны поднесла руку к глазам и увидела, как распрямляются, стираются линии, нарисованные судьбой; исчезают тени поцелуев и детских прикосновений; наполовину исписанный пергамент вновь становится почти чистым.
— Не надо… — тихо проговорил сидящий рядом Радослав и поморщился, тронув забинтованное плечо. — Не смотри, не говори, не слушай его… я имел дело с колдунами — послушай меня, я знаю, чем это заканчивается… не надо!
— То, чего не может быть, ха! — Драгомир сунул в рот остаток куриной ножки, бросил кость под стол. Кое-как прожевал, проглотил и запил вином, а потом прошелся голодным взглядом по Милице, которая встала, оглядывая сперва платье — то самое, в котором ее привели на пир, — затем сидящих за столом придворных и гостей, слуг у них за спиной и черного школяра в цепях… — Магия так не работает — нужно в точности сказать, чего хочешь! Радослав, ты подсунул мне дурочку. У тебя, случаем, нет других дочерей? Ну, в любом случае уже не будет.
Милица судорожно вздохнула, вздрогнула всем телом. На мгновение показалось, что в пиршественном зале больше никого не было, кроме Дьюлы Мольнара с нечесаными волосами и щетиной на усталом лице, в грязном кафтане и оковах на черных руках со странными ногтями, про которые она его так и не расспросила. Черный школяр грустно смотрел на княжну в ответ своими зелеными, светящимися очами.
Где-то далеко хохотал Драгомир и кричал, что школяр только и умеет, что гонять драконов, так что место ему не во дворце правителя, а в придорожной канаве или, самое большее, третьесортной корчме, куда Мольнара и следует доставить немедля. Челник, взмахнув рукой, что-то говорил стражникам, и те уже тащили юношу прочь.
— Я же сказал, что всегда делаю то, о чем меня просят, — успел он сказать напоследок. — Меня, как обычно, никто не услышал…
Милица медленно опустилась на место, глядя в пустоту. Губы ее дрожали.
Потом говорили — ох, быстро истаяла третья жена Драгомира.
Словно свеча.
Вечны только чернила
Тень на черном струящемся фоне стояла неподвижно и смотрела на Киру. Ей хотелось увидеть лицо Дьюлы, хотелось понять, что он испытывает, но пятно в форме человека хранило все свои чувства в глубокой тайне. Тишина сводила с ума, и Кира заговорила первой:
— Не хочу умереть в своей постели от истощения.
Он вздрогнул и вновь промолчал.
— Эта история… твоя история… я хочу узнать, чем она закончится. Хочу увидеть, как ты одержишь победу над Дракайной и освободишь свою любимую. Я знаю, тебе не нужна обуза в таком нелегком путешествии, но ты же сам сказал, что обязан мне. Возьми меня с собой!
— Если я не преуспею, ты не вернешься, — тихо сказал Дьюла. — Твоя судьба может оказаться страшнее смерти. И моя тоже.
— Нет ничего страшнее смерти, — резко ответила Кира, и внезапно собственный голос ее испугал, показавшись незнакомым. — Возьми…
— Не надо просить трижды, — по-прежнему тихо перебил граманциаш. — Я понял. Я выполню твою просьбу.
Он повернулся спиной — плоский черный силуэт приобрел подобие объема, едва заметные переливы цвета обрисовали знакомые очертания потрепанного кафтана, взлохмаченной шевелюры — и поднял руку. Что-то загрохотало у них под ногами, и в кружении
— Идем. В любом случае здесь тебе оставаться нельзя.
— Почему? — спросила Кира, повинуясь внезапному любопытству, хотя, конечно, ничто в мире не заставило бы ее остаться в одиночестве на дне огромной чернильницы.
— Этого места не существует, — объяснил Дьюла. — Я вымарал змеев и их логово из Книги — и теперь мы за ее пределами, в Нигде. Если задержимся, сами растворимся в чернилах. Идем, я объясню все остальное по пути.
