Александр Чернобровкин - Слово о граде Путивле
– Здрав будь, княгиня! Здрав будь, княжна! – поприветствовал их стражник и толкнул тупым концом голову Марфы: – Чего молчишь?
Марфа попыталась поздороваться, но губы не слушались ее, получилось так тихо, что слов никто не разобрал.
– Мужа убила, – сообщил стражник княгине.
– Знаю, – сказала Ефросинья Ярославна и не удержалась от восхищения: – Какие волосы у нее красивые!
Княжна Ярослава, которая считала, что у нее самой волосы не очень красивые, густо покраснела.
– Жаль, если такие волосы пропадут, – продолжила княгиня и спросила у Марфы: – Дети у тебя есть?
Марфа хотела прошептать: «Да», но не смогла, только закрыла-открыла глаза.
– Двое, сын и дочка, – ответил за нее стражник.
– Навещают мать? – поинтересовалась княгиня.
– Дочка каждый вечер приходит, плачет над ней, – рассказал стражник.
– Раскаиваешься ли в содеянном? – спросила Ефросинья Ярославна убийцу.
Та опять смогла ответить лишь глазами, закрыв и открыв их.
– Первое время без остановки молитвы шептала и смерти себе просила. Теперь обессилела, даже не стонет, – сообщил стражник. – Только не даст ей бог смерти, его волю выполняла.
– С чего ты взял? – задала вопрос княгиня, чтобы узнать, свои ли мысли он говорит или это народное мнение.
– Все так говорят, – ответил стражник. – Ее муж руку на святое поднял, за что и был наказан.
– Значит, все считают, что она была божьим орудием? – переспросила княгиня, чтобы Ярослава лучше поняла.
Княжна вряд ли слышала ее, потому что с трудом сдерживала слезы жалости.
– Ну, люди так говорят… – неуверенно ответил стражник, потому что не понимал, к чему клонит Ярославна, что именно хочет услышать. Он показал на зевак, которых уже немало набежало, чтобы посмотреть на княгиню и княжну: – Спросите у них.
Княгиня обвела зевак взглядом. Все согласно кивали головами, подтверждая слова стражника.
– Ну, раз все так говорят… – Ефросинья Ярославна наклонилась к Марфе и спросила: – Постриг примешь?
Марфа еле пошевелила губами, ответив: «Да», и еще моргнула глазами в подтверждение.
Княгиня Ефросинья выпрямилась, сказала:
– Нет ни праведника без порока, ни грешника без покаяния, – и повелела: – Выкопать ее и постричь в монахини.
Зеваки радостно загомонили, будто это их помиловали.
– А мы пойдем помолимся за нее и убиенного ею мужа, – сказала Ефросинья Ярославна своей дочери.
К соборной церкви, находившейся неподалеку, они пошли пешком, давая понять, что хотя и княжеского роду, но гордыней не обуяны, и что перед богом все равны. Большая часть зевак последовала за ним, а меньшая осталась посмотреть, как будут выкапывать Марфу Прокшинич.
16
Ночь с тридцатого апреля на первое мая в народе называют воробьиной. Таких ночей в году бывает три. В эту ночь воробьи со всей земли слетаются к вирию – мировому дереву, где главный черт меряет их огромной меркой. Тех, что не поместились на мерке, он стряхивал, чтобы жили и плодились дальше, а отмерянных отправлял в ад, чтобы там клевали грешников, которые при жизни воровали или сплетничали. Каждая нечисть, в том числе и ведьмы, обязаны в эту ночь предаться плотской любви с другой нечистью. Чтобы легче было подыскать себе пару, они слетались на шабаш на Лысую гору под Киевом в гости к Киевской ведьме – старшей в Земле Русской. Путивльская ведьма не жаловала шабаши. Там к ней всегда приставали не те, кого она хотела, а точнее, она не хотела никого из тех, кто там собирался. Поэтому она поставила в печь на огонь горшок с темно-красным и густым, похожим на свернувшуюся кровь, колдовским варевом. Когда оно закипело, забулькало, ведьма кинула в него горсть перетертого корня барвинка. Варево сразу застыло. Ведьма провела над ним руками, словно осторожно сгребала толстый слой пыли. На поверхности варева отобразилась внутренность курной избы. На лавке у потухшего очага храпел на левом боку колдун – толстый мужчина с круглой лысой головой, которая без шеи вросла в как бы приподнятые от удивления плечи. Живот у него был такой большой, что свисал с лавки до пола. Поскольку был он прирожденный колдун, усы, борода и волосы на теле у него не росли. По его животу без страха бегали мыши. Причем они не искали, как обычно, еду, а беспечно резвились, громко попискивая. Услышав их писк, черная кошка вскарабкалась на плечо ведьмы и тоже уставилась в горшок с застывшим варевом. Кошка напряглась и выпустила когти, будто готовилась впрыгнуть через горшок из избы ведьмы в избу колдуна. Мыши почуяли ее и стремительно разбежались.
– Эй, соня, просыпайся! – позвала ведьма колдуна. – Воробьиную ночь проспишь!
Колдун перевернулся на правый бок и продолжил храпеть.
– В наказание за это на тринадцать ночей потеряешь колдовскую силу, – напомнила ведьма.
Колдун, не просыпаясь, отмахнулся рукой, как от назойливой мухи.
– Ну, уж нет, голубчик, так просто ты от меня не отделаешься, я из-за тебя страдать не собираюсь! – злорадно улыбнувшись, произнесла ведьма.
Она швырнула горсть перетертого корня барвинка в огонь. Пламя полыхнуло высоко и ярко. Ведьма подкинула в огонь дров, которые сразу занялись и весело затрещали. Варево в горшке задвигалось. Казалось, что-то живое внутри него пытается выбраться наружу, пробует в одном месте, вспучивая поверхность, в другом, в третьем, но делает это нехотя или из последних сил. Чем ярче разгорался огонь, тем чаще вспучивалось варево. При этом изображение на его поверхности чудным образом оставалось не искаженным. Неведомая сила медленно подняла колдуна в воздух, вынесла из избы через дыру-дымоход в крыше, подняла выше деревьев и понесла над полями и лесами из Владимира к путивльскому посаду. Поскольку летел он не по своей воле, а значит, не со скоростью мысли, намного медленнее, ведьма прикинула, что до Путивля он доберется не раньше середины ночи, и решила, что за это время успеет и сама слетать кое-куда. Она разделась догола, распустила волосы и намазала тело кротовым жиром. В тех местах, где она мазала, кожа теряла чувствительность, как при обморожении. Оставив несмазанными только ладони и пятки, ведьма оседлала помело и вылетела через трубу со словами:
– Выезжаю, выезжаю, ни за что не задеваю.
Ночной прохладный воздух обжег ее смазанное тело, а ладони и пятки засвербели. Ведьма потерла ладонь о ладонь и пятку о пятку. Из них посыпались холодные синие искорки. Эти искорки разлетелись в разные стороны в поисках открытых глаз людей, животных и птиц. Кому не спится сейчас, тому и достанутся искорки. Из глаз они скатятся в душу человека, животного или птицы и усыпят ее до первых петухов. Пока душа будет спать, тело отправится на Лысую гору обслуживать шабаш. К утру тело так изработается, что тринадцать дней будет вялым, больным.
