Александр Чернобровкин - Слово о граде Путивле
15
Женитьба Ваньки Сороки прошла незамеченной. Во-первых, жених он был незавидный, никто из посадских девок виды на него не имел; во-вторых, он был чужой, пришлый. Его не чурались, поскольку считался хорошим человеком, но и близких отношений никто не поддерживал. Зажил он с Анюткой счастливо. Ванька чаще выполнял ту работу, которую принято считать женской, а Анютка – мужскую. Сначала соседи посмеивались над ними, а потом привыкли и перестали обращать внимание.
Гораздо больше умы посадчан занимала предстоящая женитьба Никиты Голопуза на Евдокие Кривой. И жених был завидный, многие путивльские девки посчитали бы за счастье поменяться местами с Дуней, и невеста не бедная, тем более, что княгиня выдает замуж, добавит приданого. Родители сговорились быстро, а мнение детей никто не спрашивал. Мать Никиты сразу заявила будущему свату: «Денежки на стол, девушку за стол». То есть, пока приданое не отдаст, свадьбы не будет. Касьян Кривой пытался отсрочить передачу приданого. В последнее время дела его шли все хуже. Он взял в долг кожу, сделал много седел, надеясь, что князь их купит для похода, но у Владимира по договору с отцом большая часть полка была пешая. Пришлось Касьяну отдавать седла за полцены, чтобы расплатиться за кожу. Анфиса Голопуз прослышала об этом, потому и требовала приданое вперед. И княгиня сказала, чтобы свадьбу справили в следующую субботу, и передала свою часть приданого: корову, барана и четыре овцы, постель, шубу лисью, холодную телогрею из зуфи, кику из серебряного листа, подбитого материей, и ларец мелкого жемчуга на украшение и починку платья. В свою очередь жених по обычаю прислал невесте подарок – шапку заячью, пару сапог сафьяновых, резной ларец собственного изготовления с румянами, гребешком, ножницами, нитками и иголками, а так же пряники и розгу, чтобы знала: если будет хорошо работать, ее будут баловать сладостями, если нет, высекут.
Дуня пыталась воспротивиться родительскому решению, даже обещала наложить на себя руки. Но на этот раз любящий отец отказался потакать дочери. Ему даже в голову не могла прийти кощунственная мысль воспротивиться повелению княгини. Тем более, когда дела идут так плохо.
– Зря ты ревешь, – утешала Дуню двоюродная сестра Улька Прокшинич. – Колька Голопуз целует так сладко! – Она вспомнила его поцелуи, потянулась в блаженной истоме и предложила шутливо: – Давай я вместо тебя за него выйду?
– А откуда ты знаешь, как он целуется?
– Да уж знаю! – беззаботно ответила Улька.
– И ты тоже?! – удивилась Дуня.
– А что?! Только до замужества и погуляешь, потом некогда будет.
– Не боишься, что муж не простит потерю девственности? – спросила Дуня.
– Ну, поколотит разок-другой и забудет. Как-нибудь вытерплю. Оно того стоит, – отмахнулась двоюродная сестра.
У Дуни Кривой было предчувствие, что двумя побоями дело может не закончиться. Уж слишком любил девственниц Колька Голопуз. А с другой стороны и веских причин отказываться от замужества не было. Князь Владимир ее не любит. Акимовна объяснила, что Дуня сама виновата в этом, не ему дала приворотное зелье. Да и в самой девушке чувство к Владимиру тоже перепеклось и треснуло. К воеводе же прикипеть еще не успела. Конечно, Олекса Паук был богат и знатен, но стар и женат. Обещал развестись с женой, только когда это сделает и сделает ли? Мужики чего только не наобещают, чтобы добиться своего. К тому же он сильно пострадал на пожаре, пока не ясно, выживет ли и, если да, хватит ли здоровья быть воеводой. Тут еще все девки в один голос утверждают, какой красавец Колька Голопуз и какой восхитительный любовник. Дуня не знала, что незабываемым любовником Голопуз считается только среди испорченных им девок, поскольку им больше помнить не о ком, а зрелых женщин он избегал, потому что признавали, что соблазняет он красиво и быстро, но потом действует слишком быстро. Тут еще Акимовна заявила, что от судьбы не уйдешь, придется жениться на Николае. На самом деле ворожея боялась гнева княгини Ефросиньи Ярославны. Анфиса Голопуз, знавшая, что Дунька Кривая частенько бегает к Акимовне, предупредила на всякий случай ворожею, чтобы не вздумала расстроить свадьбу. Если что-то будет не так, княгине подскажут, чьи злые чары виноваты в этом.
– Даже не знаю, что мне делать, – пожаловалась Дуня двоюродной сестре.
– Ничего не делай. Как на роду написано, так и случится. Поэтому гуляй, пока есть время, – посоветовала Улька и предложила: – Пойдем вечером на посиделки. У вас здесь такие веселые парни, такие щедрые, не то, что наши, кукушкинские. Представляешь, вчера из-за меня двое парней подрались. Я сказала одному, что у него пряники вкуснее, а второй его за это побил.
– Тебе же вечером к матери надо идти, – напомнила Дуня.
– Ну, да. Сначала к матери схожу, отнесу ей зелье. Только долго она не протянет… – Улька всхлипнула и сразу забыла о слезах: – А потом пойду гулять.
Вспомнила о Марфе Прокшинич и княгиня Ефросинья Ярославна. Она всегда просила напомнить ей о важных делах, но никогда не забывала и сама напоминала тому, кого просила. Так и сейчас случилось. Когда утром ключница Авдотья Синеус пришла к ней утром получить урок на день, княгиня вспомнила:
– Сегодня ведь третий день, как ту женщину закопали?
– Верно, матушка, – вспомнила и ключница. – Я как раз собиралась тебе напомнить.
– После того, как осмотрим хозяйство, поедем посмотрим на нее, – распорядилась Ефросинья Ярославна.
До острога идти было совсем ничего, но только по княжескому двору княгиня могла ходить пешком да еще на богомолье. В остальных случаях обязана была ездить. Для нее запрягли колымагу. Ефросинья Ярославна взяла с собой дочь Ярославну, чтобы девочка поучилась на примере, как надобно княгине вести себя в подобных случаях. Обе оделись в лучшие наряды, потому что для княгинь любой выезд на люди – это служба.
Хотя Марфа Прокшинич провела закопанная в землю уже три дня, волосы ее не только не потускнели, а наоборот, стали еще красивее, будто подпитывались земными соками. Лица, правда, потускнело, но скорее так казалось из-за выражения бесчувственности, одурманенности. Действие дурман-корня к утру почти закончилось, Марфа уже начинала ощущать зуд в теле, из-за которого страдала больше, чем из-за неподвижности, голода и жажды.
Княгиня и княжна вышли из колымаги возле торчавшей из земли головы.
– Здрав будь, княгиня! Здрав будь, княжна! – поприветствовал их стражник и толкнул тупым концом голову Марфы: – Чего молчишь?
Марфа попыталась поздороваться, но губы не слушались ее, получилось так тихо, что слов никто не разобрал.
– Мужа убила, – сообщил стражник княгине.
