Джеймс Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1
— Вы говорите ерунду, сударыня, — решительно сказал Мануэль. — И нет ничего хуже подобного цинизма.
— Ни в коей мере, — ответила голова, — так как, очевидно, еще больший цинизм утверждать, что Всемогущий, потеряв рассудок, собрался провести с вами, людьми, всю вечность. Нет, Мануэль, боюсь, твоя странная теория о том, что вы внутри набиты неким неизменным веществом и так далее, не очень правдоподобно описывает нашу с тобой жизнь, и мы оба остаемся загадками без разгадки.
— Все же, сударыня, — сказал Мануэль, — постольку, поскольку существует только одно, что грабежи Смерти никогда не отняли у жизни, и это — земная Беда…
— Твоя предпосылка бесспорна, но какой ты делаешь из нее вывод?
Мануэль улыбнулся вяло и сонно.
— Я делаю вывод, сударыня, что вы, никогда не бывавшая мертвой, тоже не можете быть уверены в том, что происходит после смерти. И, таким образом, я остаюсь при своем мнении о грядущей жизни.
— Но ясно же, что твое мнение абсурдно.
— Вполне может быть, сударыня, но с ним намного удобнее жить, нежели с вашим, а непосредственно сейчас мое занятие — жизнь. В свое время я уделю внимание смерти, а из двух мнений с моим умирать приятнее. А впоследствии, даже если ваше мнение верно, я никогда не узнаю, что был неправ, зато могу крупно выиграть при такой точке зрения и вообще ничего не теряю, привязываясь к дурацкой, любимой, старой вере, которая до меня была у моих отцов, — сказал Мануэль так же твердо, как и всегда.
— Да, но откуда в этом мире…
— Ах, сударыня, — сказал Мануэль, по — прежнему улыбаясь, — здесь, в этом мире, люди питаются своей верой, и вполне может статься, что там еда та же самая.
Но в этот момент появился Реери (малиновый голый человек с обезьяньей головой) с петухом в одной руке и палкой в другой. И прибытие Кровавого Демона, конечно же, положило конец разговору.
Глава XXI
Плата за службу
Вот так уходила от Мануэля молодость, а его отношения с Бедой становились все ближе, и между ними возникла своего рода привязанность, и они вдвоем обсуждали все дела Мануэля. Они часто говорили об августейших особах, которых раньше любил Мануэль, а теперь уже не любил.
— Одно время, — признался Мануэль, — я определенно думал, что влюблен в принцессу Алианору, а потом я был влюблен в королеву Фрайдис. И даже сейчас они мне весьма нравятся, но ни одна из августейших особ не смогла заставить меня забыть служанку Ниафер, которую я полюбил на Врейдексе. Кроме того, принцесса и королева любили во всем поступать по — своему, и они хотели властью, богатством, высоким положением и другими подобными вещами помешать осуществлению моих помыслов и моих желаний. Я не мог вынести вечных выяснений отношений, к которым это вело, и они всегда мне напоминали, по контрасту, спокойные милые поступки Ниафер и наслаждение, которое я от них получал. Поэтому мне показалось самым наилучшим порвать и с Фрайдис, и с Алианорой.
— Что касается этих женщин, — оценила голова, — ты по некоторым причинам вполне мог от них избавиться. Однако у этой Алианоры красивые глаза и несомненная власть.
— Она — принцесса Апсар, — ответил Мануэль, — и поэтому у нее власть над бабочками, птицами, летучими мышами и всеми воздушными тварями. Я это знаю, поскольку она раскрыла мне некоторые из тайн Апсар. Но над своим языком и темпераментом у Алианоры нет никакой власти, и, если б я женился на ней, она в конечном счете сделала бы меня королем, и моя жизнь была бы отдана политике и господству над людьми.
— У этой Фрайдис прекрасные черные волосы… и несомненная власть…
— Она была когда — то королевой Аудельской и поэтому удерживала власть над всеми земляными фигурами. Я это знаю, поскольку она открыла мне несколько тайн Ауделы. Но злейший враг Фрайдис тоже ходит в красном и живет между белыми зубками Фрайдис, и именно он ее и погубил. И, если б я женился на ней, она бы вскоре уговорила меня стать великим создателем образов и отдать свою жизнь подобным искусствам.
Беда же сказала:
— Ты завоевал любовь этих женщин, ты набрался благодаря этим женщинам знаний и сил. И ты их оставил, чтобы бежать за еще какой — то женщиной, которая не даст тебе ни власти, ни знаний, но лишь создаст множество неприятностей. Это не героизм, Мануэль, но это по — человечески, и твои доводы вполне соответствуют твоему возрасту.
— Верно, что я еще молод, сударыня.
— Нет, уже не так молод, мое общество сделало тебя зрелым человеком, и ты уже замысливаешь глупости, свойственные пожилым мужчинам.
— Неважно, каков мой возраст, сударыня, я всегда помню, что, когда впервые стал героем, бросив жизнь скромного свинопаса, я полюбил служанку Ниафер. Она умерла. Я же не умер. Вместо этого я уступил Ниафер Дедушке Смерти и такой ценой сохранил свою жизнь и добыл рецепт, с помощью которого невероятно преуспел, так что сегодня я — дворянин в красивых одеждах с лакеями, собственными заливными лугами и замками, если б только мне удалось ими завладеть. И я больше не хожу с дырами на локтях, и августейшие особы смотрят на меня благосклонно, а я нахожу их достаточно милыми. Но радость, которую доставила мне Ниафер, ни с чем этим не сравнится.
— Это тоже старая человеческая история, — сказала голова, — а у тебя заблуждение, которое посещает большинство пожилых людей. Однако ты верно служил мне месяц, идущий за годы, за исключением того, что дважды насыпал мне в похлебку недостаточно яду и забывал принести лед, когда здесь бывал Черный Старик. Впрочем, кто без греха? Время твоей службы прошло, и я должна с тобой расплатиться. Будешь ли ты тогда счастлив и наступит ли вечный разрыв между нами?
— Я видел лишь одного счастливого человека, — отвечал Мануэль. — Он сидел в высохшей канаве, вытаращив пустые глаза, а его волосы напоминали свалявшуюся шерсть, но Бедламский Нищий был совершенно счастлив. Нет, это не то счастье, которого я желаю.
Голова повторила:
— Ты мне служил. Я заплачу той платой, которую попросишь. Чего ты хочешь? Дон Мануэль ответил:
— Я прошу Ниафер, которая была служанкой, а теперь является тенью в языческом раю.
— Значит, ты думаешь, что вызывать мертвецов возможно?
— Вы хитры, сударыня, но я помню то, что сказала мне Фрайдис. Поклянетесь ли вы, что Беда не может возвращать умерших?
— С большой охотой я поклянусь на всех самых подлинных реликвиях Христианства.
— Ах да, но положите ли вы одно из своих холодных остроконечных ушей на… — тут Мануэль прошептал то, что не хотел называть вслух, — пока произносите клятву.
