Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – фрейграф
Варвар, которого назвали Куланом, бросил на меня оценивающий взгляд.
— Побывал в походе, — сказал он равнодушно.
Задира ждал от него чего-то более развернутого, но тот лишь жевал мясо, заедая кашей, и не поднимал головы. Еще один собутыльник сказал доброжелательно:
— Угарь, наливай… Ты завтра будешь на охоте?
Угарь будто и не слышал, его тяжелый взгляд наливался злобой. Жажду подраться даже не скрывает, прорычал, как зверь:
— Эй ты!.. Одежка оттуда?
Я нахмурился, обращение неучтивое, ну да ладно, ответил равнодушно:
— Оттуда.
— Что, — спросил он громко и с издевкой, — нравится?
— Да, — ответил я, хотя уже решил промолчать, но проклятый рефлекс вежливости заставляет отвечать на прямо прозвучавший вопрос. — Нравится.
В нашу сторону оборачивалось все больше народу, разговоры затихали, все начинают прислушиваться, уже предвкушая неизбежную драку.
Варвар свысока посмотрел на меня, облил полным презрения взглядом мою одежду.
— И чем она тебе нравится?
— Тебе не понять, — ответил я лаконично.
Он широко оскалился, вот и явный повод для драки, заговорил громко, одновременно вздувая грудь и поводя довольно широкими плечами:
— Да, одежду недоноски Орифламме делают тоньше и нежнее, чем наши женщины. Хорошая одежка. Наши женщины ее обожают. Правда, мужчины предпочитают мужскую, но тебя это не беспокоит, правда?
В нашу сторону посматривают уже все, я видел хмурые улыбки на суровых лицах.
Я вздохнул и сказал достаточно громко, чтобы услышали и за дальними столами:
— При каждом постоялом дворе находится вот такой… вы его видите?.. считает себя удальцом и потому задирает приезжих. Дурак, цапался бы только с местными, которых знает… Ах-ах, первый парень в стойбище!.. Но и за ним есть жизнь… Ты хочешь подраться, дурак?.. А ты хоть с кем-то дрался из настоящих?
Он смотрел на меня тупо, под низким лбом что-то происходит, но я не уверен, что соображает правильно, хотя чувствуется, искру неуверенности я заронил.
— Я со всеми дрался, — прорычал он с угрозой.
Я покачал головой:
— Не стану тебя убивать, дурак. Потому что не дерусь просто так. Я убиваю! Ты, местный дурак, ничего не видел, кроме этого засранного угла, а я бывал в битвах под Керном, Швецигом, Уланбергом, Швицкаенбергеном, Каратозом, Верденом! Я сражался с железнобокими рыцарями графа Ришара, грозной пехотой Максимиллиана, выдерживал град стрел самого Альдера! Я выносил из боя на своих плечах друзей, а за нами гнались закованные в железо с головы до ног железные рыцари на железных конях. Я отступал из Орифламме в арьергарде, сдерживая натиск этих закованных с головы до ног в сверкающую сталь чудовищ, жаждущих нашей крови, и вот сейчас меня задирает какой-то сопляк, который ничего не видел, кроме этого клочка степи?
Мой голос гремел и наливался трагическими нотками. Меня слушали, раскрыв рты. На лицах появлялось почтительное выражение. Я ощутил момент, когда рождается зерно великой и прекрасной саги о подвигах благородных людей степи в грязной и развращенной стране колдунов и монстров.
Задира втянул голову уже не просто в плечи, а почти в задницу, таким стал маленьким и сплюснутым. Мои слова грохотали мощно, красиво и трагически, сверкая молниями, что на миг высвечивает сцены великих битв, а сам местный герой расплющивался, словно они вбивали его в землю, как стопудовыми молотами.
— Одежда на мне, — закончил я веско, — знак доблести! Это скальп, это шкура побежденных!.. Это зримое доказательство, что мы были там и побеждали!.. Пройдут не годы, а даже дни, и наши великие подвиги потускнеют под напором мелких и сиюминутных забот. Увы, сотрутся в памяти, уйдут в прошлое, и многие забудут, что мы — народ героев! Забудут, что мы — лучшие, уникальные, у нас собственный путь, и Запад нам не указ.
На их лицах проступала скорбная гордость, что да, они великие, но не могут устоять надолго под натиском жен, детей, мелочной суеты и вот таких дураков, что одежду из побежденного Орифламме считают признаком слабости.
— Мы, герои, — прогремел я, — можем носить их одежду с гордостью, ибо нашу самобытность ничто не поколеблет и не подточит!.. У нас собственный путь!
— Ура, — сказал один из гостей, он смотрел восторженно и преданно, как на вождя, что поведет к победам.
Я подумал, что в самом деле мог бы возжечь ярость масс и повести на свершения, демагог я еще тот, хотя в моем срединном все мы демагоги, но здесь это была бы слишком великая подлость к этим грубым, но вообще-то чистым и честным людям, прямым, как их мечи.
А они вскакивали из-за столов и поднимали над столом чаши с вином.
— Мы лучшие!
— Никто нам не указ!
— У нас свой путь!
— Мы самый древний народ!
— Наш край — родина героев!
Хозяин подошел с самым почтительным видом, поклонился так, как кланяются только великому хану и знаменитым акынам.
— Великие слова, — произнес он жарко.
— Потому что мы великие, — ответил я веско и уточнил: — Великий народ! Самобытный.
Он сказал жарко:
— Я велю всем своим людям, детям и женам запомнить и повторять это ежедневно, чтобы эти святые слова вошли в плоть и кровь. Такое создает героев, а те создают новые народы!
Я кивнул:
— Да-да. И вина тоже. Всего в запас на неделю. У меня еще долгий путь.
Он посмотрел внимательно.
— А как насчет постоялых дворов дальше по дороге?
Я сказал гордо:
— И что? Настоящие воины едят в седле. И всегда на скаку, на полном скаку! Чтобы ветер в лицо, птицы над головой, а из-под копыт всякие хомяки и суслики!
— Я запомню эти великие слова! — сказал он с жаром.
Глава 13
Хозяин постоялого двора даже не поинтересовался, почему я пришел из ночи и ушел в нее, слишком сильное впечатление, просто ошеломляющее, какой же я молодец, умею, ну просто хитрая сволочь, а когда говорил, у самого голос дрожал, и чуть не прослезился, гад двуличный. Вот так и возникают легенды о великих воинах, сперва безымянных, потом эти подвиги и яркие слова группируются вокруг некого известного полулегендарного имени.
Едва постоялый двор остался за спиной, я прошел в темную чащу мелкого кустарника и начал процесс превращения в летучую тварь. На этот раз не в тираннозавра с крыльями, а в привычную мне легкую, размерами и весом, что-то вроде барана с крыльями альбатроса. Все произошло так быстро, что даже удивился почти забытому чувству простоты и легкости метаморфозы.
В воздух я не поднялся, а взлетел пулей, крылья работают так часто, что вижу одно мельтешение. И хотя скорость полета не выше, если относительно ориентиров на земле, но ощущение скорости просто кружит голову. Соседний город приблизился, я высмотрел открытые ворота, опустился в темноте и уже оттуда вышел на свет факелов, укрепленных в толстой каменной кладке.
