Татьяна Зубачева - Мир Гаора
— Допустим. А про тихушника откуда узнал?
— Пока слушал, догадался.
— И больше тебе нечем заняться было, как в суде сидеть и слушать?
…Про суд ему сказал Жук. Что будут судить маньяка, о котором уже писали и шумели все газеты, и обещал провести по своей адвокатской карточке как помощника. Он кинулся к Кервину, взял, на всякий случай, карточку разового поручения от газеты и еле успел забежать домой переодеться в штатское, здраво рассудив, что в помощника-ветерана никто не поверит. Он успел, проблем на входе не возникло. Зал был почти пуст, хотя процесс не имел грифа закрытости. Потом он заметил нескольких мужчин в неприметных костюмах и с незапоминающейся внешностью, и в то же время очень схожих между собой. "Как, скажи, штампуют их", — шепнул он Жуку. Тот кивнул, будто склонился к бумагам. Журналистов не было. Он уже покрутился по разным местам, и многих знал в лицо. Пойманный маньяк — сенсация! И ни одного журналюги. Это была третья странность. И невнятица в выяснении обстоятельств поимки. Получалось, что маньяка долго прикрывали, а потом прикрывать перестали, и тот сразу вляпался, попался на горячем, потому что… потому что был уверен в безнаказанности. И произошло это… когда в число его жертв попали чистокровные, и убитых мальчиков стало больше, чем девочек. Но всё это он сообразил потом, а тогда только сидел рядом с Жуком, задыхаясь от бешенства. И писал так же…
— Так тебе это интересно было? — насмешливо спросил Седой.
Гаор вздохнул. Темнить действительно не имеет смысла.
— Нет, конечно, у меня было поручение. От газеты.
Седой удивлённо негромко присвистнул.
— Однако, новость. С тобой, Рыжий, не соскучишься. Так кто ты, Рыжий?
И тут он сорвался.
— Раб, обращённый раб, вот я кто!
Он сразу пожалел о своей вспышке, но тут к решётке подошёл надзиратель и указал на него дубинкой. Гаор слез с нар и пошёл к решётке.
Надзиратель выпустил его и погнал по коридору к выходу. Опять лестницы, тамбуры, коридоры. Когда его водили к врачу, он от вспыхнувшей вдруг дикой сумасшедшей надежды как-то даже не замечал, что вокруг так же проводят навстречу и на обгон по одному и группами рабов, а сейчас обратил внимание и опять подумал про конвейер, какая это огромная машина — рабство. И как мало он знал об этом, и не думал, и читать не приходилось. И это то самое — все знают, и никто не говорит.
Опять тамбур, где он разделся, бросив одежду у стены в ряду таких же кучек.
— Заводи.
— Вперёд.
Гаор перешагнул порог и оказался в большом безоконном зале, наполненном людьми, голыми, в форме, штатском и белых халатах, тут же катались столики на колёсах с бумагами, раздавались какие-то звонки, мешались команды и разговоры. Конвейер работал на полную мощность.
— Встань сюда.
Это уже ему.
— Этих куда?
— Третья категория на утилизацию.
— Все четверо?
— Да, оформляй.
Утилизация? Кого-то… четверых на утилизацию. Третья категория, что это?
— Ну-ка, что тут у нас?
Молодой, видно только-только аттестовали, румяный гладко выбритый лейтенант с зелёными петлицами, посвистывая, оглядывает его.
— Обращённый?
— Да, — Гаор успел добавить, — господин, — до того как лейтенантский кулак коснулся его губ.
— Статья?
Его ответ вызвал уже знакомое удивление.
— Что-что? Эй, кто взял справочник?
— Возьми, зануда!
По воздуху перелетает и шлёпается прямо в руки лейтенанта пухлая затрёпанная книжка. Лейтенант быстро пролистывает её, находит нужное место и удивлённо свистит.
— Покажи клеймо.
Гаор осторожно одной рукой — оставив другую предусмотрительно за спиной, чтобы не схлопотать новой оплеухи — приподнял волосы надо лбом.
— Так я, значит, зануда?! А ну, вы, знатоки, кто из вас пять лучей видел?
Гаора сразу окружила целая толпа. Чужие руки крутили и ощупывали его. Зажав волосы надо лбом, ему смотрели клеймо. Дёргая, проверяли номер на ошейнике.
— И что здесь? — прозвучал начальственный голос.
Гаора сразу отпустили, и он невольно вместе с этими лейтенантами встал по стойке "смирно".
— Пять лучей, капитан.
— Вот как? Интересно.
Капитан был немолод и обстоятелен. Снова осмотр клейма и номера на ошейнике.
— Где его карта? А вы продолжайте, — толпа рассеялась. — Ну, давайте, лейтенант.
— По здоровью первая категория, капитан.
— Проверим.
Снова его ощупывают, трогают шрамы.
— Что это у тебя?
— Осколочное, господин.
— Воевал?
— Да, господин.
— В карте отмечено? Посмотрите, лейтенант.
— Так точно, капитан.
— Ну что ж, а это?
— Пулевое, господин.
Как бы не сбиться, не назвать капитана по-другому, как он понимает, другое обращение ему не положено, пока, во всяком случае, он угадывает.
— Все свои отметины знаешь, ну-ну. — Капитан отступил на шаг. — Упал, отжался. Десять раз.
Гаор молча качнулся вперёд, выполняя приказ. А здорово, что он успел разогреться в камере. И вчера, и сегодня. Как скажи, угадал.
— Хорошо, встань. Руки за голову. Полный оборот корпусом.
Проверяют суставы — сообразил Гаор. Ладно, как там говорил Чалый, могём? Могём.
— По часовой. Против. Достаточно. Десять приседаний.
И это не проблема. Всё это ещё по училищу знаем.
— Опусти руки. Вы правы, лейтенант, здесь первая.
— Капитан, — подошёл к ним ещё один лейтенант. — Заявка от "Фармахима". Им нужен материал. Десять штук.
— Ну, так отберите им по здоровью третью и четвёртую категорию.
— Они просят первую возрастную, а сейчас по здоровью это только третья.
— Нет, пусть берут что есть.
Капитан говорил, не глядя на подчинённого, разбирая какие-то другие бумаги. Гаор стоял, переводя дыхание и невольно слушая. Они говорили при нём как… как при дереве, вдруг сообразил он. Им всё равно, что он услышит и поймёт.
— Капитан, зачем им первая возрастная? — спросил лейтенант, когда второй отошёл выполнять приказание.
— Экономы, — хохотнул капитан, — хотят, чтобы материал ещё и работал. Вот пусть и платят за контингент первой категории по полной цене.
— Логично, — согласился лейтенант.
"Фармахим", материал… нет, не сейчас, он не может об этом сейчас…
— Так, возраст первая, здоровье первая, давайте смотреть использование. Образование?
Это опять ему.
— Общевойсковое училище, солдатское отделение, полный курс, господин.
— Звание на выпуске?
— Аттестованный рядовой, господин.
— При демобилизации?
— Старший сержант, господин.
Каких усилий стоит ему, называя своё звание, говорить "господин", а не звание спрашивающего?!
