Татьяна Зубачева - Мир Гаора
Седой негромко рассмеялся.
— Ну, вижу, отошёл. Молодец.
Гаор кивнул и спросил.
— И что дальше будет?
— Завтра-послезавтра отведут в душ, дадут вымыться и выставят на торги. Тебе что сказали?
— Не мне, лейтенанту, аукцион.
— Понятно. Сначала постоишь со всеми, на аукцион до двадцати человек выставляют, все примерно одной категории, так что аукционов несколько. В зал заводят по одному. Был на аукционе каком?
— Был, — улыбнулся Гаор. — От редакции на распродажу трофеев ездил.
— Ну, так то же самое, только не вещи лежат, а мы стоим. Одежду у тебя перед душем отберут, а новую уже хозяин тебе даст.
— Голым стоять? — невольно поёжился Гаор.
— Полотенце дадут, по бёдрам повязаться. Увидишь, не один ты там будешь. Но могут приказать и снять.
— Есть такие, — вмешался Зима.
До этого они, все четверо, окружив плотным кольцом Гаора и Седого, молча слушали, не перебивая и никак не высказываясь.
— Ну вот, — продолжил Зима, — есть такие, покупать не покупают, а только смотрят и лапают.
— Есть, — кивнул Чалый. — Один меня так облапал, что я уж испугался. Ну, купит такой тебя себе на подстилку, так потом тебя же в любом отстойнике… лежи тогда у решётки, как этот… не будь помянут.
Гаор понимающе кивнул. Этот порядок всюду одинаков.
— Ну, а как купят?
— По-разному, — улыбнулся Седой.
— Это уж по хозяину глядя, — подхватил Гиря…
— Да по-всякому бывает, — вступил Чеграш.
— Меня вот раз, — начал Чалый, — так для начала отлупцевали, я неделю на животе спал. Это хозяин власть свою показывал.
— А бывает, просто смажут тебе по морде разок, и всё, — кивнул Зима.
— А то и без этого обойдётся, — завершил обсуждение Седой.
Гаор кивнул. Говорил он уже совсем свободно, иногда, правда, прихватывала легкая судорога, но вполне терпимо. Вдруг зачесалось место укола, и он машинально потянулся за спину.
— Не чеши, — остановил его Чеграш.
— Береги здоровье, — хохотнул Гиря, — а то категорию сменят.
— Да, — сразу ухватился за это Гаор. — А сколько всего категорий?
— Шесть, — ответил Чалый.
— Не, по возрасту три.
Седой не вмешивался, и парни наперебой, поправляя друг друга, рассказали Гаору, что по возрасту три категории: от семнадцати до сорока — первая, мальцы до семнадцати — вторая, а старики, это кому после сорока — третья. Дальше смотрят здоровье. Здоровый — опять же первая, есть болячки какие, но работать может — вторая, старый там, слабый или ещё что, но как-то приспособят к делу — третья, и больной совсем — четвёртая.
— Это уж в печку.
— Утилизация называется.
— Понял, — кивнул Гаор, — а дальше?
— Дальше использование.
— Ну, к чему тебя приспособить можно. К любой работе — первая.
— Универсал называется.
— Рабочим на заводе — вторая, в поле или там, на шахтах, лес ещё валить — это третья.
— Точно, она и есть, — подтвердил присоединившийся к ним Бурнаш.
— Дальше четвёртая.
— Это бабская.
— Ну да, на расплод.
— Пятая детская, это кого ещё учить надо.
— Ну а шестая… — Чеграш развёл руками, — тебе уж сказали.
— Тебе вот какую дали?
— Полную первую.
— И у нас такая.
— А у меня, — усмехнулся Седой, — три-один-один. Так что береги здоровье, Рыжий, — повторил он слова Гири, — пока у тебя две других первые, возраст тебе и простят. Помилуют.
— А… вчерашнему какую поставили? — спросил Чеграш. — Слышал?
— Слышал, — кивнул Гаор, — три-один-шесть.
— Нуу? — изумились парни.
— Они чо там, охренели?
— Такое творил и здоровый?
— Это как же это, Седой?
— Во, дурни!
— Да ну их, категории эти, — вмешался ещё один слушатель. — А то не знаете ничего, мальцы с поля!
— Мы то знаем, — засмеялся Зима, — это вон, Рыжему в новинку.
— Ну, так поживёт, узнает, — кивнул Бурнаш. — Ты, Рыжий, про этот, зоопарк, лучше поври. Посмеёмся хоть. А вот правду врут, что есть птица, а клюв у неё больше неё самой?
Гаор свёл брови, припоминая, и радостно улыбнулся.
— Вспомнил! Есть такая. Тукан называется.
— Ух, ты! — восхитился Бурнаш. — И кого она ентим клювом тукает?
— Айда наверх, — предложил Чеграш, — там свободнее.
— Иди, — кивнул Гаору Седой и улыбнулся. — И про пингвинов расскажи.
— Главное, про страуса не забыть, — весело отозвался Гаор, перебираясь на верхние нары.
— Валяй, — распорядился Бурнаш, когда они, наконец, разместились на верхних нарах, согнав спящих. Продрыхаться и ночью можно, а потрепаться только днём.
Гаор оглядел слушателей и начал рассказ. В училище, в казармах, даже на фронте, тоже вот так в свободную долю трепались обо всём. Кто что видел, слышал. Даже в Чёрном Ущелье, лежа в каменном мешке. А уж в госпитале и вовсе больше нечем заняться.
Слушали его азартно, тут же комментируя и находя похожих.
— Во, ребя, гля, у Лыска, тож ласты.
— Ну, ты, подбери клюв.
А когда Гаор худо-бедно, но изобразил крик попугая, да ещё рассказал, чему их выучить можно, то хохот грянул такой, что снизу рявкнул Слон.
— А ну тихо, придурки! Накличете на свою задницу!
— Скворца вот тоже, грят, учат.
— Ага, я помню, у нас был такой, в посёлке. Так его про управляющего петь выучили и отпустили.
— Сильно пороли?
— А кого? Птицы вольно поют, мы им не указчики.
Трепались бы до ужина, но тут привели новенького. И Гаор с изумлением увидел, как его слова мгновенно претворились в действие.
Новичок поздоровался, Слон сказал, что на нарах занято, и показал ему место у стены. Тот кивнул и повернул уже туда, как его перехватили оба мальца.
— Слона сделать? — сразу спросили они без предисловий.
— Чего? — удивился новичок.
— А вот чего! — и Малец, ухватив новичка за нос, с силой пригнул его голову книзу.
Камера дружно грохнула хохотом.
— Да я вас! — отбросил новичок мальцов.
— Да ты чо, паря, не знашь? — ржали на нарах.
— У слона хобот до земли!
— Оттянули б тебе, ты б им брёвна носил!
— И монетки из земли выковыривал!
Хохотнул, укладываясь на своё место, и Слон.
— Даа, братцы, — вздохнул, отсмеявшись, Лысок. — Хобот у Слона — великое дело, вмажет так вмажет!
Все опять заржали.
Гаор слез вниз и пошёл напиться. Вот дьявольщина, лоб с губой зажили, так теперь, где укололи, свербит. И чего вкололи? И спросить не у кого. Этого и Седой может не знать. А чесать нельзя, дураку понятно, занести в укол заразу легче лёгкого, ещё в училище один, когда их от малярии прививали, дочесался до сепсиса, так им и не сказали, вышел парень из лазарета, или… нет, надо вот что сейчас. А то, в самом деле, продадут завтра, так чтоб знать, хоть как поздороваться. Чтоб сразу бить не начали.
