Сын менестреля - Джонс Диана Уинн

Самым непонятным было то, что эти две половинки составили трех совершенно разных людей: Брид, Дагнера и Морила. У Брид была резкость Линайны, отчасти ее ловкость, и она унаследовала любовь Кленнена к игре на публике, не получив его дарований (хотя и считала, что их имеет). Дагнер был гораздо более талантлив, но он унаследовал сдержанность Линайны, и даже в большей степени. На самом деле в отъезде Дагнера на Север ради завершения дел Кленнена было нечто очень похожее на Линайну: ведь он понимал, что не имеет для этого нужных качеств. И никто из них не унаследовал размаха Кленнена. И почему Кленнен не сказал Брид или Дагнеру, что они состоят из двух половинок?

Морил неожиданно увидел, что зашел в тупик. Он понял, что ему надо попытаться добраться до силы квиддеры каким-то другим путем. Ему это необходимо. Только что прибыл уже третий отряд рекрутов. Долина наполнялась солдатами, а на Севере ничего об этом не знали. И граф Ханнартский не решится действовать из-за того, что его сын в плену. Кроме того, Морил понимал, что Толиан очень опасен лично для Киалана. Толиан несколько раз проходил мимо них и каждый раз смотрел на обвисшее тело Киалана так, словно предпочел бы, чтобы паренек пришел в чувство и начал корчиться от боли.

Морил подумал о самой квиддере. Хотя Осфамерон мог воздействовать ею на неживые предметы, Морил, похоже, был способен влиять только на людей. В чем-то это было правильно, соответствовало законам музыки. Ты играешь, люди слушают, и музыка на них действует. Тогда что именно нужно вложить в исполнение, чтобы призвать силу?

Морил этого не знал. Он только смутно догадывался, что именно он сделал, лишив Киалана чувств. «Хорошо, решил он. – Чего же не делал мой отец, раз смог воспользоваться этой силой всего один раз?» И он стал думать о Кленнене, каким он его знал изо дня в день:

большом, жизнерадостном, разговорчивом… И заставившем Киалана помирать со скуки, повторив ему три раза одну и ту же историю. Морил подумал о том, как отец был Вестником:

совершенно открыто, наслаждаясь тем, что обманывает окружающих исключительно благодаря тому, что действует на людях, на виду у всех. Киалан был совершенно уверен в том, что именно это доставляло Кленнену самое большое удовольствие. А потом Морил подумал о том, как часто Кленнен говорил: «Запомни это», словно надеялся, что один из них когда-нибудь запишет все его высказывания. Может быть, Брид это и сделает, решил Морил, едва заметно улыбнувшись. А потом он вспомнил одно высказывание Кленнена – в тот день, когда они встретили Киалана. Кленнен сказал, что повозка – как жизнь. «Ты можешь гадать о том, что происходит внутри, но главное – как она выглядит и какое мы даем представление». Позже Кленнен попросил Дагнера повторить эти слова, и Дагнер ошибся, сказан: «Что-то насчет того, что жизнь это всего лишь представление».

И тут Морил подумал, что дело именно в этом. Кленнен был одним сплошным представлением. Многослойным Представлением. Он был лучшим менестрелем в Дейлмарке и воспользовался этим, чтобы играть роль Вестника, и он был Вестником, потому что воспользовался своей искренней любовью к свободе, чтобы играть роль странствующего менестреля туда и обратно, снаружи и внутри Кленнен давал представление даже для своей собственной семьи. Вся его жизнь говорила: «Посмотрите на меня!» Он понимал, что он – актер, и использовал это понимание, как Брид в Нитдэйле использовала свое настоящее горе, чтобы представление получилось лучше. Но Кленнен не мог пользоваться квиддерой. Она отказывалась говорить: «Посмотрите на меня!» Она действовала не так.

Но если не говорить: «Посмотрите на меня!» – то что следует говорить? Морил почувствовал, что движется по верному пути, и воспряну духом. Он стал думать о Дагнере. Киалан назвал игру Дагнера «совсем другим представлением». Морил почувствовал к Киалану теплую благодарность. Киалан обратил его внимание на важные вещи, И уже только за это его следовало спасти и вернуть на добросердечный, самоуверенный, прямолинейный Север, где он будет как дома.

Но Дагнер… Дагнер был стеснительный. Он никогда не говорил: «Посмотрите на меня!» – потому что смущался, когда люди на него смотрели. Вместо этого он немного приоткрывал людям свои мысли – через песни. «Смотрите, – словно говорил он. – Извините. Вот что я думаю. Надеюсь, вам это понравится». И людям это нравилось. Не так, как им нравился Кленнен, а так, словно им сказали нечто новое.

Морил понимал, что не способен – по крайней мере пока – создать нечто новое, как не способен использовать свои подлинные чувства на благо представления, как Брид. Тогда оставались старинные песни – специальность Морила. Это ему поможет? Да, поможет – опять-таки благодаря Киалану. Только этим утром Киалан спел ту песню Адона… А может быть, она была написана именно об этой квиддере? «Безграничная истина! – подумал Морил с нарастающим ликованием. – Не привязанная к месту, изменяющая пространство. Такова квиддера, когда призывают ее силу».

Значит, он все понял. Ты играешь. Но ты не говоришь при этом: «Посмотрите на меня!» Нельзя говорить и как Дагнер: «Вот что я думаю». Если бы скромная манера Дагнера была правильной, Кленнен бы отдал квиддеру ему. Нет. Надо стоять во весь рост и говорить открыто. Это истина, – должен говорить ты. – ЭТО ИСТИНА. И хотя, может быть, я не очень хорошо ее передаю, но все равно это так». И делать это было ужасающе трудно.

Морил немного поморгал, собираясь с духом. Четвертый отряд рекрутов брел по долине, а Толиан снова направлялся обратно. С ним шли те дружинники, которые были при нем у озера. И у всех был такой же неприятно-решительный вид. Когда они дошли до Киалана, Толиан ткнул его носком сапога. Киалан безвольно дернулся.

– Приведите его в себя, – приказал он. – Он должен написать письмо.

А потом он посмотрел на Брид и Морила, и глаза у него были как у совы, попавшей ночью в полосу яркого света. Они поняли, что он не имеет намерения отправлять их обратно в Маркинд.

– Морил, – смиренно спросила Брид, – ты не мог бы что-нибудь сделать?

Морил с трудом встал на ноги, следя за тем, чтобы не ударить квиддеру.

– Попытаюсь, – ответил он и заиграл.

Он начал с короткой последовательности аккордов, которые повторялись снова и снова. Ему пришлось начать медленно, пока он искал мысль, на которую откликнулась бы квиддера. Он очень боялся, что Толиан поймет, что он пытается сделать, и помешает ему, но хотя окружавшие Киалана дружинники раздраженно посмотрели на Морила, они явно не догадывались, что он делает нечто важное.

«Вы не все плохие, – говорил он им через квиддеру. – Некоторые из вас просто боятся. И вы поступаете неправильно».

Он повторял это снова и снова, и, к его великому облегчению, квиддера начала тихо гудеть у него в руках. Он все понял правильно. Он чувствовал, как в инструменте собирается сила и потом, гудя, летит к Толиану и его людям по всей долине, заворачивает за ее изгиб и скрывается из вида. Движения всех, кого он мог видеть, стали замедленными и немного бестолковыми, а Толиан зевнул. Морил продолжал наигрывать. Он возрадовался бы, если бы не знал, что скоро ему придется ввести басовую струну, а его это пугало. Если ее сила и на этот раз начнет разъедать ему сознание, то их план потерпит крах. Он осторожно тронул басовую струну. «Спать!», – пропела она с тяжелой сладостью, обращаясь ко всей долине, идя по дорожке, которую уже проложила его сила. «Спать!» Голова Толиана медленно повернулась, и он посмотрел на Морила с туманным недоумением. Сам Морил совершенно не чувствовал сонливости. Он понял, что все в порядке. В прошлый раз сила захватила его просто потому, что он думал только: «Нет, нет, нет!» – не вкладывая в это больше ничего. А теперь он говорил: «Спите, все вокруг».

Похоже, Толиан начал догадываться о том, что делает Морил. Он медленно направился к мальчику, пошатываясь, словно от страшной усталости.

– Разбейте эту проклятую штуку! – сказал он.

Язык у него заплетался, но он изо всех сил сопротивлялся силе квиддеры.