Русалочья удача. Часть 1 (СИ) - Рубцова Налия

– Вот здесь!– сказала Купава спрыгивая на землю радом с Гориславой. – Пахло отсюда. Да и сейчас пахнет, – она поморщилась. – Только вот где…

– Тут я,– зазвенел в холодном ночном воздухе детский голосок, не по-детски суровый. – Чего вам надо?

Упырица стояла на берегу старицы Камышовки, холодно глядя на девушек. Теперь наконец-то Купава могла разглядеть её получше. У девочки было симпатичное личико, даром что мертвецки бледное: вздёрнутый нос, большие глаза, отороченные длинными ресницами. Выросла бы – стала бы красавицей, с неожиданным сожалением подумала Купава. Но уже не вырастит никогда. Так и останется восьмилетней девочкой, хрупкой и бледной. В глазах горит не жизнь, а зеленоватый болотный огонь, и между бледных губ – острые звериные клычки.

«А я ведь такая ж», –подумала Купава с неожиданным содроганием. В отличие от упырицы, она не заперта внутри плоти – и легко может сделать щёки румяными, а глаза – живыми… Но ведь это маска. Она такая же.

Девочка, которая никогда не вырастит.

Ей стало больно до слёз, и она не понимала, почему. Неужто это что-то из жизни? Воспоминания… Сожаления о том, что она не прожила, не сделала?

Горислава чувствительно толкнула её локтем, вырывая из вязкого наваждения.

– Ну что? Ты вроде поговорить у нас хотела, – сказала она.

– А, да… Я…– слова застревали в горле.

– Ладно, я сама начну, – сказала Горислава. – Настя или как тебя там. Что тебе нужно от Серафима?

Анастасия хмыкнула. Ухмылка на губах была совсем взрослая, как и осанка, и взгляд. Если считать года, которые она прожила упырицей, ей было около двадцати.

– Поговорить хотите? Садитесь, – она указала на поваленное дерево на берегу под раскидистой берёзой. – Раз уж пришли в мой дом. Угостить вас нечем, извините уж. Не думаю, что вы едите сырое зачье мясо, – она улыбнулась, сверкнув клыками.

– Значит, ты действительно зайцами питаешься? Людей не трогаешь? – спросила Купава, усаживаясь на бревно. Горислава с некоторой заминкой села рядом.

– И зайцами, и волками, и лисами, – равнодушно сказала Анастасия. – Чего тебя это так волнует? Люди мне ничего не сделали, кроме… – её глаза сверкнули злобой. – Одной женщины.

– Макарии? Твоей матери? – недоверчиво спросила Купава.

– Матери?!– упырица разразилась злым смехом.– Она мне не мать! Кто, думаете, меня убил?!

– Что?!– рука Гориславы, лежавшая на рукояти зачарованного ножа, разжалась.

– То! И ведь никто в деревне и не подозревает. Считают, что её дочери умерли своей смертью,– сказала упырица сквозь зубы. – Что мы просто слабенькие были.

– Подожди… Ты… Ты уверена? – охнула Купава. – То есть…

– Как умерла Зоя, моя первая младшая сестра, я не видела, – сказала Анастасия. – Только вторая. Наталья. Дождливое лето было. Мать… Эта женщина Наталью родила. Малая плачет, не успокаивается, отец орёт: «Что за нечисть ты родила? Мало того, что девка, так ещё и больная! Знал бы я, что ты рожаешь хуже, чем сука – лучше бы на суке женился!». Как всегда. И ушёл к брату спать. А эта женщина села в угол и выть начала. Ну, я начала колыбель качать, её попросила замолчать – она мне пощёчину дала… – упырица словно выплёвывала каждое слово. – Наконец, заткнулась, я Наташу вроде укачала, сама умаялась, задремала. Но увидела сквозь сон, что эта малышку из колыбельки вытащила и куда-то понесла. Я думала, снится – но открыла глаза, а колыбелька пустая. Выскочила на улицу – вижу спину этой. За ней побежала. Виновата, надела сапоги отцовские, они большие, с ног слетают, пока догадалась сбросить – отстала. Пока сообразила сбросить, эта уже до реки дошла. Я только увидела, как она Наташу, сестру мою, окунает в воду, и держит, держит… – слёзы текли по щекам упырицы. Не прозрачные, как у людей, а кровавые. Купава едва сдержалась, чтобы не зажать нос: вонь мёртвой кровь стала невыносимой.– Я кричала. Но людей нет, эта только вздрогнула, и орёт: «Чего вышла? Иди домой!». Я подбежала. Пытаюсь Наталью из рук у неё вырвать, она меня оттолкнула… Утопила она сестру мою. И домой, домой. Плюхнула её в колыбельку. Мне говорит: «Ничего ты не видела, поняла? Иначе прибью на месте». Я ей чего-то – мамка, мамка, как же так… А она – «Не жильцы они были». Они! Значит, и с Зоей так же покончила. «Не видишь, отец твоей сына хочет. На что ему дочери, да ещё болезные? Я хорошая жена. Грех на душу возьму, но муж доволен будет. А ты молчать об этом будешь. Да тебе никто и не поверит, я скажу, что ты спятила», – Анастасия вытерла слёзы. – Я и убежала – прямо в ливень. Думала, к церкви, но подумала – а мне ведь действительно никто не поверит. Отец мне никогда слова ласкового не говорил, только ворчал, что я худая и уродливая, а поп всегда твердил, что я скоро умру и должна готовиться. Пришла домой. Мать как ни в чём ни бывало по дому хлопочет, готовится хоронить малышку. К вечеру жар у меня начался… Отца всё нет, мать меня отваром каким-то поит… И вкус незнакомый. Не тот, каким она обычно меня поила. Второй раз попыталась оттолкнуть её руку, но она всё равно в меня его влила. И наутро я уже не проснулась, – Анастасия в упор уставилась на Купаву. – Проснулась я от смертного сна через несколько дней, наверное, гроб проломила, домой пришла. Смотрю в окно – отец курит, мать его обхаживает, воркует. Говорит: «Всё, что Финист Пресветлый ни делает – всё к лучшему. Клянусь, я теперь тебе сына рожу, и будет у нас всё как у людей». Я и пошла прочь, в лес. Поняла, что места мне тут нет….

– Какой ужас, – только и смогла сказать Купава. Неужто эта крикливая, некрасивая женщина была способна на такое злодейство? Не выдумывает ли упырица?! Краем глаза поглядела на Гориславу. Лицо у той было страшное: зрачки расширились так, что радужка была едва видна – сомнений нет, её сестрица была в ярости.

– Осиново. Осиное гнездо, – прошипела змеиня под нос, и Купава поняла, что упырица не врёт. По крайней мере – сестрица ей верит. Если вспомнить, как поступили с Гориславой её друзья, как поступили с её матерью родственники – люди могут быть очень жестоки. Люди. Почему же нежить считают чудовищами?!

– Так скажите мне, девочки, – упырица наклонилась вперёд, почти шепча. – По вашему, что заслуживает эта женщина? Которую вы назвали моей матерью?

– Смерти,– глухо сказала Горислава. Ни тени сомнений не было в её голосе.

– Но ты же охотишься не за ней! А за Серафимом, братом своим! – воскликнула Купава, вскакивая. – Он-то в чём виноват?

– Он? Да ни в чём. На меня кричали и били, а над ним воркуют только потому, что у него есть маленький кусочек плоти между ног, – упырица скривилась. – Он может позволить себе быть болезненным, он может проказничать, и всё ему простится… Эта женщина счастлива. Разве она заслуживает быть счастливой? Она даже не плачет на наших могилах, только ухаживает, чтобы люди ничего не говорили…

– То есть ты хочешь убить Серафима только чтобы заставить свою мать страдать?! – спросила Купава.

– Не мать она мне. Не мать, – сказала сквозь зубы упырица. – Разве она не заслужила страданий?! Наши боги мертвы. Пресветлый Финист – чужой нам, ему нет дело до наших земель. Я должна принести правосудие. Больше некому.

– Серафима не трожь, – отрезала Горислава.

– Почему?– упырица склонила голову на бок.– Почему вы их защищаете? Вы сами-то…– по бледным губам скользнула улыбка.– Змеиное отродье. После последнего набега степняков желтоглазых детишек просто душили подушками. А ты… Русалка. Знаешь, у попа Матвея есть книга, называется «Нечестивая», там описано, как вас выманивать из воды и убивать. Скажите, зачем вам их защищать?

– Затем, что лучше защищать, чем как ты… – Купава вытерла слезу, бегущую по щеке. – Бедная, бедная. Тебе ведь больно…

– Ох, что за бабьи причитания, – упырица закатила глаза. – А ты, змеиня, что скажешь?

– Скажу, что будь я на твоём месте – а я могла бы быть – я бы на брате вымещать злость не стала, – сказала Горислава. Ярость клокотала у неё в горле. – Я бы выпустила кишки матери. Придушила бы ими отца. Но парня трогать бы не стала. Поэтому ты отстанешь от него. Иначе мы перекопаем весь лес. Найдём могилу, в которой ты спишь днём, и вобьём тебе кол в грудь. Поняла?