Русалочья удача. Часть 1 (СИ) - Рубцова Налия
– Не целиком,– утешила его русалка. – Только немного откопаем, тела тревожить не будем.
Она протянула лопату Гориславе. Та уставилась на неё раздражённо: какого чёрта она хочет сделать её соучастницей осквернения могил?! – и скрестила руки на груди. Фыркнув, Купава принялась копать сама, но получалось это у неё так медленно и жалко, что Горислава молча отобрала у неё лопату. Вскоре из-под земли показался край гроба.
– Ещё немного, – сказала Купава, глядя Гориславе в глаза и нарушив таким образом обет взаимного неразговаривания. Горислава тихо рыкнула и продолжила копать.
– Ах, Финистова Матерь! – по-бабьи ахнул поп Матвей, глядя на наполовину раскопанный гроб. Крышка гроба была проломлена, а сам он был полон земли. Горислава пару раз ковырнула эту землю лопатой, докопавшись до полусгнившей подушки, которую положили под голову покойницы.
Но самой покойницы там не было.
– Как же так…– поп затрясся, как Серафим этой ночью.– Анастасия… Я ж её отпевал! На моих же глазах гроб в землю клали… Глубоко не смогли закопать, тут земля каменистая, это да, но она была в гробу… Кто ж разрыл – они ж небогатые, никаких сокровищ там не могло быть…
– Она сама и разрыла, – сказала Купава уверенно и мрачно.
– Я ж её отпевал! Молитвы читал! – поп схватился за голову. – Неужто её живой в гроб положили?!
– Вряд ли,– тихо сказала Купава. – Она была мертва, но… вернулась.
– Ваша церква совсем рядом. Вы разве не заметили, что могилу раскопали? – спросила Горислава, втыкая лопату в землю.
– Месяц, когда Анастасия умела, был такой дождливый, – сказал поп, повесив голову. – Под дождём хоронили… Не земля была, а каша… Даже если… разрыли могилу, я мог не заметить… – он покачал головой. – Ох, несчастье-то какое. Теперь нужно в лавру посылать за монахом-бесогоном, чтобы освятил кладбище, ох, несчастье-то какое… Позор моему приходу…
– Давайте-ка на её сестёр посмотрим, – сказала Купава, решительно перебивая причитания попа.
И выразительно взглянула на Гориславу. Ощущая острое желание прикопать русалку, та сначала засыпала могилу Анастасии, потом раскопала могилы её сестёр. Но гробики были целы, и внутрь заглядывать змеиня не рискнула.
Оставив растерянного попа бродить между могил, Горислава с Купавой вышли за ограду погоста, к лесу.
– И что это значит? – поинтересовалась змеиня у русалки.
– Это значит, что Анастасия не успокоилась с миром, – сказала русалка. – Выкопалась и ушла. Стала упырицей.
– И что, теперь приходит по ночам и пьёт кровь? – поинтересовалась Горислава, вспомнив, что ей говорил про упырей Велимир.
– Если и пьёт, то не у Серафима, – сказала Купава. – И не так, чтобы жители деревни это заметили. Может, зайцев ест… Я об упырях много не знаю, только то что мне старшие сёстры рассказали. Что если русалки – дети воды, то упыри – дети земли. Поэтому у них злобный нрав. Вода изменчива, а земля – всё помнит, и они не могут забыть ту боль, которую чувствовали и при жизни…
– И хотят за неё отплатить, – Горислава кивнула. – Так за что же эта девчонка, Настя, так ненавидит свою семью?
– За то, что они живы, а она умерла, – сказала Купава печально. – Или, может… Я сказала попу, что девочка была мертва, когда её хоронили, но это я его пугать не хотела. Может, её живой в гроб положили… Под землёй она очнулась и умерла второй раз, – голос русалки дрожал. – Но перед смертью так мучалась, так возненавидела всё, что… Вернулась.
Горислава передёрнула плечами. История выходила откровенно мерзкой. Но отступать было некуда.
– То есть русалкой была она же? – спросила она.
– Не знаю, не знаю! – Купава нервно теребила кончик косы. – Я уверена, что в речке была именно русалка. Не упырица, упырицы так плавать не умеют, по крайней мере не должны уметь… Откуда русалка-то взялась?
– Понятия не имею, – кисло сказала Горислава. Настоящий витязь бы знал, что делать, но она – притворщица.
– Есть у меня мысль… – задумчиво сказала Купава. – Меня Устинья – старая русалка, что знала волшбу – научила меня одной штуке…
***
Вечером, когда над речкой клоками плыл туман, Купава устроилась на берегу. Горислава стояла рядом – угрюмая настолько, что, кажется, от одного её взгляда рыба вверх брюхом перевернётся. Купава так и не смогла объяснить ей, что собирается делать.
– Ты хочешь сказать, что «видишь» через туман? – спросила она недоверчиво.
– Не «вижу», чую, – ответила Купава. – Как носом.
– И ты надеешься учуять упырицу? Как, по-твоему, она будет пахнуть?
– Мертвечиной, как же ещё? – Купава закатила глаза: Горислава задавала какие-то глупые вопросы. – Я не уверена, что получится. Устинья только один раз показывала мне, как это делать, и сказала, что это вряд ли мне пригодится, потому что сейчас русалки не помогают простому люду бороться с упырями. Сейчас они от простого люда прячутся…
– Поняла, поняла, – Горислава нетерпеливо тряхнула головой. – Скажи только, что ты собираешься делать, если найдёшь упырицу. Ты будешь мешать мне убить её?
Купава опустила голову.
– Я не знаю, Горька, – сказала она тихо. – Мне всё равно хотелось бы поговорить с ней. Вдруг мне… Нам удастся ей помочь, отговорить от мести… Она же просто ребёнок.
– Который может вспороть мне брюхо и развесить кишки на дереве, – проворчала Горислава.
– Она испугалась, – сказала Купава, но без особой уверенности. – Послушай, можешь считать меня дурочкой, но мне кажется, что нужно перекинуться с ней хоть парой слов! Чтобы понять, при чём здесь русалка.
– Кто о чём, а ты о русалках волнуешься, – Горислава махнула рукой. – Чёрт с тобой. Начинай свою волшбу.
Довольная, что неприятный разговор закончился, Купава прикрыла глаза. Пряди тумана потекли с платка, зажатого в руках, смешались с дымкой, повисшей над водой. Купава умирала, таяла, как ледышка под солнцем. Это было страшно, но приятно: она прекращала существовать, становилась единым целым с туманом, с рекой и ветром.
Она больше не была Купавой, мёртвой девочкой из Роси-реки. Она была писком комара, вьющегося вокруг Гориславы. Плеском рыбы в речной глубине. Шорохом мыши в кустах. Неслышными шагами лисы. Криком совы, сорвавшейся с ветки дерева…
…Гнилой вонью мёртвой крови, пропитавшей землю.
– Нашла!– Купава открыла глаза. Собственный голос показался ей чужим. Горислава сидела у берёзы и жевала пирожок. Небо стало совсем тёмным, и рядом со змеиней горел фонарь, одолженный ради охоты на упырицу у попа.
–- Я уж думала, что ты совсем померла. Глаза закрыты, не дышишь, – сказала она. Протянула часть пирожка. – Хочешь?
– Неа,– при виде пирожка у горлу Купавы подкатила тошнота. Запах протухшей крови всё ещё стоял в ноздрях. – Фу, ну и воняют эти мертвяки! Зато я знаю, где она. Нам туда, – она махнула рукой.
– В лес. Среди ночи. Мда, – сказала Горислава задумчиво, проследив за направлением, куда указывала Купава. – Ладно, я всё равно не собиралась жить вечно,– она закинула в рот остатки пирожка и поднялась. – Пошли.
«Да и одна могу», – подумала Купава, но вслух говорить не стала. Они и так с сестрицей только помирились. Ну, как помирились – Горислава всё ещё зло сверкала глазами, но хоть разговаривать с ней начала. Если честно, Купава была растеряна. Она не хотела ссориться, но оно как-то само собой получилось, а мириться она не умела. Тогда, поругавшись со старшей русалкой, она просто ушла обратно под обрыв. Но не уходить же сейчас от сестрицы-Гориславы… Эх, если б она помнила что-то о своей жизни, то, наверное, знала бы, какие слова говорить и что делать, когда хочешь мириться. А так приходилось действовать наугад…
По лесу старшая сестрица шла так медленно, что хоть плач. Купава-то просто залезла на дерево и перепрыгивала с одной ветки на другую, а Горислава продиралась сквозь кусты, сердито шипя под нос. Ругаться не решалась – как она сказала Купаве пару дней назад, боится разозлить лешего.
