Русалочья удача. Часть 1 (СИ) - Рубцова Налия

Русалочья удача. Часть 1

Пролог

Луна – это русалочье солнце.

Когда в полнолуние она серебряным рублём повисает на небе, речная нежить поднимается из водной глубины. Русалки смеются, подставляя бледные лица под лунный свет, качаются на ветвях ив, танцуют на берегу в венках из кувшинок.

Та из них, что звала себя Купавой, любила полнолуния всем сердцем. И каждый раз, выныривая и улыбаясь полной луне, она плыла к одному и тому же обрывистому берегу. Берег как берег – рыжий песок да высокая трава, покачивающаяся сверху. Но для неё это место было особенным.

Ведь именно тут она умерла.

Она помнила… Боль, кто-то надрывно стонал – наверное, она сама – её подтащили к обрыву и столкнули вниз… Вода обняла её, нежно-нежно, боль ушла, и пришёл покой.

Русалка не знала, сколько лет она дремала на дне, пока в полнолуние, ещё не до конца проснувшаяся, вынырнула навстречу русалочьему солнцу.

С тех пор, стоило луне располнеть, она в первую очередь плыла к обрыву, смотрела на обрывистый берег и вспоминала свою смерть. Воспоминания были окрашены болью и страхом – и всё же они были для неё ценнее всего.

Потому что смерть была единственным, что она помнила из своей жизни.

Русалочья улыбка. Часть 1

Там, где русалка пройдёт, трава зеленей растёт.

Кровь из разбитой брови капала на желтоватую глину дорожки, пока Гориславу волокли к реке.

– Ведьма! Змеиная ведьма! – её толкнули в спину, и она упала, врезавшись коленями в землю.

– Я тебя выпотрошу, – прохрипела она в ответ. Болело всё, особенно голова – получила по лбу обухом топора. Избили её от души. Верёвки врезались в руки.

– Давайте кончать её! – испуганно заскулили за спиной. – Или хотя бы рот заткнём! Проклянёт ведь!

– Не проклянёт, – их предводитель схватил её за шиворот и поставил на ноги. – Силёнок не хватит. Она ведь так, змеёныш… Верно я говорю? – он ухмыльнулся, подтащив её к обрыву. – Давай. Последние слова.

Горислава молчала несколько мгновений – а потом обернулась и что оставалось сил плюнула ему кровью в лицо. Всё равно умирать, чего уж. Лучше быстро, а то ещё решат её трахнуть перед тем, как утопить.

– Сука!– взвыл вожак и оттолкнул её.

Полёт был недолгим: мелькнул берег, ночное небо, а потом её обняла вода великой Ро́сы-реки. Тогда Горислава закрыла глаза.

Она почему-то вспомнила, как прощалась с матерью.

В тот день она тщательно собирала заплечную сумку. Несколько рубах, одна с расшитым воротом, запасные портки. Повертела в руках единственную понёву [1] – и отбросила. Там, куда она отправляется, понёва ей не пригодится. Ложка, кружка, кремень с огнивом. Долго собиралась – в глубине души надеялась, что передумает, что мать её остановит. Но та не замечала её: как всегда, сидела в углу, согнувшись над прялкой и подслеповато щурясь.

Горислава надела сапоги. Хорошие сапоги – на них она потратила почти все деньги, выигранные в кулачных боях на последней ярмарке. Связала волосы – слишком короткие для девицы, слишком длинные для юноши – в пучок на затылке. Чтобы в глаза не лезли. Повесила на пояс нож, накинула на плечи плащ. Напоследок кинула взгляд в медное зеркало. На неё оттуда, как и всегда, смотрела скуластая девушка с чернющими волосами, глазами узкими и жёлтыми, как у кошки. Зрачок тоже кошачий, щёлочкой.

Нелюдь. Ребёнок человека и змея, жителя восходных степей.

– Я ухожу, мама, – сказала, остановившись у порога.

Не оглядываясь, мать кивнула. Горислава сглотнула, давя непрошеную слезу.

– Я ведь… Не погулять ухожу, – уточнила она. – А насовсем. Из города. Я в Порубежье ухожу.

Мать обернулась. В её тёмно-русых волосах белела седина. Больше, чем даже год назад. А ведь она не такая уж и старая…

– Что ж. Думаю, это лучший выход для тебя, – сказала она.

– Я ведь могу и не вернуться, – произнесла Горислава. Она, конечно, не ждала, что мать попытается её удержать, но хоть обнять на прощанье…

– Горе ты моё, горюшко, – произнесла мать с неожиданной нежностью, и её глаза блеснули. – Гореславушка. Я не выжила из ума. Понимаю. Но тут ты сложишь голову куда быстрее. Обвинят в колдовстве да потопят в Роси. А в Порубежье тебе может и найдётся место… Подойди.

Мать сняла с шеи лунницу – медный оберег в виде полумесяца рогами вниз и надела на шею обмершей Гориславе.

– Вот тебе на дорогу. Хотя не думаю, что она тебе чем-то поможет, – ухмылка женщины была кривой и бесцветный. – Амулеты, образки – в них нет силы без веры. А я уже давно не верю. Если боги и были когда-то, то они давно уже мертвы. Не трать время на молитвы им. Уходи не и не оглядывайся, – она резко отвернулась от Гориславы, готовой броситься ей на шею.

Горислава развернулась, глотая слёзы, и вышла за порог.

Не оглянулась.

«Горе, Горюшко…» – вот уж права была мать, ой как права. Какой же короткой и глупой вышла у неё жизнь. Теперь матушка Роса будет ей могилой, холодное течение расчешет её волосы, рыбы будут справлять по ней тризну. Сдохнет так же, как родилась – глупо и позорно.

«Нет… Нет… Я не хочу, я не могу… Мне ещё…»

Ведь ей и шестнадцати вёсен ещё нет!

«…Я ещё не нашла своего отца. И не убила его… Богиня, помоги мне!»

Но свет уже померк в глазах.

И тут чьи-то холодные руки схватили её.

Горислава никогда не целовалась. Зачем? От поцелуев легко перейти ко всему ко прочему, а это для девок кончается позором, вымазанным дёгтем воротами и растущим пузом. Плодить змееглазых выродков Горислава не желала, да и та морковка, что моталась у мужиков ниже пуза, у неё ничего кроме отвращения не вызывала.

Так что когда чужие губы прижались к её губам, она даже не сразу поняла, что происходит. А потом стала понимать ещё меньше – вздохнуть она по-прежнему не могла, но почему-то ей этого больше не хотелось. Сознание мгновенно прояснилось, и изо всех – внезапно вновь появившихся – сил Горислава отпрянула от той, что её целовала.

Холодные руки отпустили её, и отлетев на пару саженей, змеиня коснулась босыми ногами дна, илистого песка. Вокруг была мутная вода без единого проблеска света, но всё же она почему-то видела ясно, как днём. Ковёр зелёно-коричневых водорослей, покрывающий дно. Полусгнившие остатки лодки. И… Девушку прямо перед ней.

Течение колыхало русые волосы незнакомки и полы одеяния – простой белой рубахи до пят, неперепоясанной, с широкими рукавами. Глаза – зелёные, как ряска в пруду, отороченные пушистыми ресницами – озорно и живо блестели, а губы были растянуты в широкой улыбке, которая совсем не сочеталась с иззлена бледной, бескровной кожей.

«Отвали!»– попыталась сказать Горислава, но не смогла: в груди не было ни капли воздуха, и она могла лишь открывать и закрывать рот как рыба, выброшенная на сушу (смешно!). Лукаво подмигнув, незнакомка прижала палец к губам. На запястье свободно болтался браслет из мутного беловато-жёлтого стекла, тускло поблёскивая под водой. Незнакомка заплыла ей за спину – двигалась она легко и непринуждённо, даже не гребла, словно летала – и принялась распутывать верёвки. Горислава только и могла, что ошеломлённо глазеть перед собой. Богиня, Матерь Финиста, Пресветлого Сокола в кои-то веки услышала её предсмертную молитву и решила сотворить чудо?

Как такое может быть, если все боги мертвы?!

В конце концов незнакомке удалось распутать узлы, и руки Гориславы стали свободны. Оттолкнув верёвки в сторону, незнакомка с улыбкой протянула руку. Горислава взяла ладонь – холоднее, чем у обычных людей, но совсем не ледяную – без раздумий.