Дэвид Коу - Правила возвышения
Тавис посмотрел на него; его глаза мерцали в розоватом свете лун и отдаленных факелов.
— Я думал об этом, — признался он. — Я надеялся, что у меня хватит мужества броситься в пролив, если я напьюсь. Но даже во хмелю я остаюсь трусом.
— Ты не трус, Тавис.
— Да неужели? — Он потряс головой. — Я боюсь смерти — даже больше, чем позора, больше, чем падения дома Кергов.
Ксавер пожал плечами:
— Кто из нас не боится? Мы еще молоды, Тавис. Слишком молоды, чтобы умирать. Значит, ты боишься Подземного Царства. Ну и что тут особенного?
— Действительно, что? — Тавис посмотрел на свой кинжал.
— Пойдем, я провожу тебя в твои комнаты, — просительным тоном сказал Ксавер, медленно подходя к другу. — Ты ляжешь спать.
Тавис попятился:
— Не подходи, Ксавер. Я не пойду к себе. Я вообще никуда не пойду.
— Утро вечера мудренее. — Он протянул руку. — Просто возьми мою руку и…
Все случилось так быстро, что поначалу Ксавер ничего не почувствовал. Он увидел, как кинжал молодого лорда тускло блеснул в темноте, описав стремительную дугу; увидел, как на каменной дорожке появилось темное пятно, потом другое. Мгновение спустя он понял, что это кровь, его кровь. Он отдернул руку, еще не веря в происходящее, и увидел распоротый рукав и глубокий длинный порез на предплечье.
— Ты ранил меня. — Он тупо уставился на рану.
Тавис уронил кинжал.
— Разрази меня гром! — прошептал он.
Ксавер поднял глаза.
— Извини, Ксавер. Я правда не хотел.
Ксавер ничего не ответил. Он повернулся и пошел прочь, к океанской башне и стражникам. Он спиной чувствовал взгляд Тависа, но молодой лорд не окликнул его и не пошел за ним.
Один из стражников увидел, что он возвращается, и приветственно вскинул руку.
— Полагаю, с ним нет смысла разговаривать, когда… — Он осекся и вытаращил глаза. — Боги милосердные! Неужели это его работа?
— Ничего страшного, — сказал Ксавер, хотя уже начал чувствовать пульсирующую боль в предплечье. — Но, вероятно, мне все равно следует обратиться к хирургу.
— А лорд Тавис? — спросил стражник.
Ксавер бросил взгляд назад. Он с трудом различил в темноте фигуру Тависа, который неподвижно стоял на прежнем месте.
— Оставьте его в покое, — сказал он, не в силах скрыть свою горечь. — И мне стоило сделать то же самое.
ГЛАВА 6
Предзакатные колокола, с которыми закрывались городские ворота, уже давно прозвонили, когда предсказатели закончили свою работу. В первый вечер ярмарки так было всегда, куда бы они ни приезжали. Чаще всего дети страшно уставали не только потому, что долго ждали своей очереди, но и потому, что обычно ложились спать много раньше. Но, простояв у палатки целый день, они уже не хотели уходить и назавтра снова вставать в очередь. А всех способных проявить подобное малодушие обычно сопровождали родители, которые не собирались отступать.
Предсказав будущее Тавису и Ксаверу, Гринса некоторое время отдыхал, предоставив поработать Кресенне, а потом Трину — самому старшему предсказателю и заведующему палаткой, — после чего принял нескольких оставшихся человек. К концу вечера предсказатели-кирси были так же измучены, как и последние дети, входившие в палатку за пророчеством Приобщения.
Даже в этот поздний час, когда они вышли из палатки, над городом разносились звуки музыки и веселый смех. Танцоры кружились на улицах под бой разноголосых барабанов, и Гринса слышал, как где-то в отдалении поют непристойные куплеты, рассчитанные на вкус непритязательной публики.
— Я не прочь поесть и выпить пива перед сном, — сказал Трин, бросая взгляд на луну-кирси. — Кто-нибудь хочет ко мне присоединиться?
В любом другом случае Гринса отказался бы. Он мечтал о теплой постели. Но ему нравилась Кресенна, и он взглянул на девушку, ожидая ее ответа.
Она уже смотрела на него, улыбаясь зазывной улыбкой.
— Я бы с удовольствием, — сказала она.
Трин кивнул:
— Отлично. Я знаю тут один трактирчик неподалеку. Кажется, он называется «Серебряная чайка». Там обслуживают кирси, и там подают лучшее тушеное мясо во всем Керге.
Гринса невольно рассмеялся. О трактирах всех эйбитарских городов Трин знал больше любого другого на ярмарке. Впрочем, Гринсу это не удивляло. Алтрин джал Кассой был не только тонким ценителем изысканных блюд, но и единственным толстым кирси, которого он встречал в жизни. В большинстве своем его соплеменники отличались худобой, порой доходившей до степени болезненной. Но Трин, со своими пухлыми щеками и мясистым подбородком, внешне напоминал молочного поросенка. Однако в других отношениях он был таким же слабым, как любой кирси, а возможно, и еще слабее. При самом незначительном физическом усилии он багровел, обливался потом и задыхался. Гринса часто задавал себе вопрос, как Трину удается переносить тяготы кочевой жизни, не говоря уже о жаре и духоте палатки предсказателей.
Они вышли с рыночной площади и двинулись по широкой улице в западном направлении, к храму Элинеды. Трактир, о котором говорил Трин, находился перед самыми воротами храма. Со своей обшарпанной дубовой дверью, серым каменным фасадом и грязными, тускло светившимися окнами, он ничем не отличался от прочих заведений такого рода, расположенных ближе к замку и центру города. Ничем, кроме вывески. На ней была изображена призрачного вида чайка с золотыми глазами и распростертыми крыльями. В каждом городе Эйбитара — собственно говоря, почти в каждом городе Прибрежных Земель — имелся по крайней мере один такой трактир. «Белая сова» в Тримейне, «Серебряная лошадь» в Торалде, «Белый дракон» в Джистингаме, «Серый сокол» в Трескарри, в южной Санбире. Правители-инди ничего не имели против подобных заведений: деньги есть деньги, и не важно, из чьего кармана они поступают. Но всеми упомянутыми трактирами владели кирси, и обслуживали они тоже в основном своих соплеменников.
Внутри трактир также не отличался от всех прочих трактиров Эйбитара, за исключением одного обстоятельства: почти у всех людей, находившихся там, были белые волосы и желтые глаза В теплом воздухе витал запах сладкого пива и пряностей, от которого у Гринсы потекли слюнки.
— Трин, жирный плут! — воскликнул высокий мужчина, выходя из-за стойки с распростертыми руками.
— Привет, кузен. — Трин обнялся с мужчиной. — Ты прекрасно выглядишь.
Мужчина отступил на шаг.
— Хотелось бы сказать о тебе то же самое.
Трин приподнял бровь:
— Как мило с твоей стороны, кузен.
Разумеется, они не были кузенами — по крайней мере, насколько Гринса знал. Кирси часто обращались друг к другу таким образом. Эта невеселая шутка получила распространение после нашествия кирси и сохранилась по сию пору. Тогда, после провалившейся попытки завоевания Прибрежных Земель, в живых осталось так мало воинов-кирси, что все дети-кирси, родившиеся в последующие годы, считались связанными родством. Одни говорили, что после войны уцелело лишь две тысячи мужчин и женщин из Южных Земель, другие клятвенно утверждали, что не более полутора тысяч. В течение минувших девяти веков население кирси увеличивалось медленно: женщины-кирси рожали мало детей. Даже сейчас, спустя столько времени — хотя через Пограничную гряду в Прибрежные Земли непрерывным потоком продолжали идти кирси, — на каждого представителя племени беловолосых здесь приходилось по меньшей мере пятнадцать-двадцать инди.
