Память льда - Эриксон Стивен

Ворчун почти сразу же догадался, кого они хоронят.

— Пошли, — сказал он, схватив Каменную за руку.

Странно, но на этот раз она не противилась и не спрашивала, куда он ее тащит. Они спустились по склону. Кто-то пошел вслед за Ворчуном и Каменной, но те даже не обернулись, чтобы узнать, кто именно.

Люди, больше похожие на призраков, расступались, давая им пройти. Миновав дорогу и неглубокую канаву, Ворчун и Каменная приблизились к собравшимся.

«Серых мечей» осталось не больше сотни. Они воздавали последние почести тому, кто некогда был несокрушимым щитом Фэнера.

Насколько позволяли условия, «Серые мечи» привели в порядок форму и начистили оружие. Ворчун оглядел их. В основном капанские женщины и тощие новобранцы из числа бывших тенескариев. Анастер по-прежнему восседал на своей кляче. Однако в нем появилось нечто, заставившее Ворчуна пристальнее приглядеться к этому одноглазому парню.

«А он здорово изменился. Не понимаю, каким образом, но в нем исчезла прежняя пустота. Один Худ знает, что случилось с этим воякой, но теперь я почуял в нем… своего соперника».

Дестриант Вельбара стояла ближе всех к покойному Итковиану. Казалось, она старается запомнить черты его бледного лица. Солдаты вырыли не слишком глубокую яму. Скромная могила, в каких «Серые мечи» хоронили погибших соратников.

— Мы прощаемся с человеком, чья душа не может воссоединиться со своим богом, — начала Вельбара. — Что ожидает его по другую сторону врат Худа — этого не знает никто. Но мы знаем, что и там Итковиан не бросит тяжкую ношу, которую взвалил на свои плечи. Он и после смерти останется тем же, кем был при жизни. Несокрушимым щитом Фэнера. Вечная ему память.

Она уже хотела дать знак начать захоронение, когда из-за спин Ворчуна и Каменной вдруг вышел какой-то малазанский солдат со свертком в руках.

— Дестриант, я хочу проститься с Итковианом, — произнес он на даруджийском языке с сильным акцентом.

— Хорошо, мы не возражаем.

— Но, видите ли, я хотел бы еще… не знаю, как это лучше объяснить.

Вельбара вопросительно смотрела на малазанца. Тот развернул тряпку. В свете факелов блеснул шлем Итковиана.

— Вот. Еще там, возле Капастана, Итковиан предложил мне поменяться шлемами. Я не хотел, но он настаивал. Он говорил, что мой старый, помятый шлем лучше ему подходит. Да только неправильно это, дестриант. Разве можно хоронить его в чужом шлеме? Я пришел вернуть несокрушимому щиту его собственный.

Вельбара опять повернулась к покойнику и долго молчала.

— Нет, воин, — наконец сказала она. — Итковиан на такое не согласился бы. Утверждая, что твой шлем лучше ему подходит, он не лукавил. Но если этот шлем тебе дорог и ты хочешь забрать его назад, то…

Вельбара не договорила. Она обернулась и заметила, что малазанский солдат плачет.

А затем посмотрела куда-то ему за спину — и потрясенно распахнула глаза.

Вскоре туда уже смотрели все «Серые мечи».

Невдалеке молчаливыми рядами выстроились уцелевшие солдаты армии Дуджека. Тут же стояли тисте анди, рхиви, баргасты и черные моранты. Но Ворчуна и Каменную удивил не этот внушительный почетный караул. С востока к могиле Итковиана направлялись… т’лан имассы. С ними была и Серебряная Лиса.

«Серые мечи» оцепенели от изумления и молча смотрели на приближающихся неупокоенных воинов. Потом те остановились, пропуская вперед т’лан имасского шамана. В руках у него была истертая и поцарапанная морская раковина, висящая на кожаном шнурке.

— Мы хотим отблагодарить этого смертного за его великий дар, — обратился он к дестрианту. — Наши приношения станут курганом над его могилой. И никто не потревожит его покой. Если ты нам откажешь, мы воспротивимся и станем сражаться за свое право.

Вельбара, пораженная до глубины души, в ответ лишь молча покачала головой. Так же молча заклинатель костей подошел к Итковиану и опустил свое приношение ему на грудь.

«Вот уж не предполагал, что у тебя столько друзей, Итковиан», — подумал Ворчун.

Дары т’лан имассов были простыми и скромными: раковины, гладкие речные камешки, ветки. Наступила ночь, а неупокоенные воины все подходили и подходили. Только к утру, когда на востоке начали тускнеть звезды, последний т’лан имасс отошел от кургана. И тогда началась вторая волна приношений. Малазанский солдат положил на могилу шлем Итковиана. К нему добавлялись нехитрые предметы воинской амуниции, а также кольца, браслеты, ножи.

Последние солдаты покидали холм уже на рассвете. Над высоким курганом, слегка подрагивая, встало призрачное сияние магии Телланна. Ворчун вздохнул, закатал рукав и снял браслеты.

«Прости, Трейк. Учись жить с чувством утраты. Мы ведь живем».

Над Коралловой бухтой медленно восходило солнце, однако сам Коралл оставался погруженным в сумрак. Все это время Паран провел с Быстрым Беном. Они наблюдали, как солдаты прощались с Итковианом. Видели, как к молчаливой веренице дарителей присоединился и Дуджек: один солдат почтил память другого.

Капитан чувствовал себя ужасно оттого, что сам он не мог поступить так же. Парану казалось, что весть о гибели Скворца окончательно сломила, буквально раздавила его. На траурную церемонию они с Быстрым Беном опоздали. Паран даже не предполагал, что простой ритуал имеет для него такое огромное значение. Он бывал на похоронах прежде — еще ребенком, в Унте, — видел торжественные процессии, шел рядом со своими сестрами, с матерью и отцом, чтобы в конце концов оказаться у какого-нибудь склепа в некрополе, где тело очередного престарелого сановника предавали земле. Помнил длинные церемонии, во время которых ерзал и откровенно маялся, не испытывая ни малейшей скорби по абсолютно незнакомому человеку. Его удивляло, почему люди плачут над окоченевшим телом, из которого Худ уже забрал душу.

Когда умерли родители, его на похоронах не было. Паран утешался мыслью, что Тавора, щепетильно относившаяся к различного рода церемониям, наверняка сделала все необходимое.

Но сейчас прощание с погибшими было совершенно иным. Солдаты просто замирали, стояли навытяжку, неподвижно, и каждый оставался наедине со своими мыслями и чувствами. Общим было лишь горе, объединявшее их.

Но они с Быстрым Беном опоздали. Тисте анди успели забрать Скворца и других погибших сжигателей мостов. Паран чувствовал глубокую скорбь, и собственное сердце представлялось ему громадной темной пещерой: там вспыхивали и замирали отзвуки чувств, которые он не мог и не хотел показывать другим.

А Семя Луны тем временем неспешно отдалялось от Коралла. Базальтовая крепость летела уже совсем низко. Пройдет месяц или чуть больше, и магические силы, поддерживающие ее в воздухе, иссякнут. Это случится далеко от берегов, в открытом океане. В трещины вновь хлынет вода, и Семя Луны начнет тонуть, погружаясь в равнодушную морскую пучину…

— Капитан, а ведь мы еще можем туда успеть, — сказал Быстрый Бен.

— Успеть? Куда?

— В этот летающий камешек. Нарисуй Семя Луны. Ну, как тогда орла, помнишь?

Паран хотел было возразить, но у него вдруг перехватило дыхание. Помешкав еще немного, капитан опустился на корточки, разровнял пятачок земли, после чего указательным пальцем изобразил квадрат с закругленными углами, а внутри — грубый, однако вполне узнаваемый силуэт Семени Луны. Закончив рисунок, он выпрямился и кивнул Быстрому Бену.

— А теперь веди нас, — велел маг, уцепившись за плащ капитана.

«Легко сказать, веди. И как, интересно, я это сделаю? Нужно вглядеться в рисунок… Нет, так мы, чего доброго, окажемся на каком-нибудь скользком уступе и сорвемся в воду… Хватка говорила о Тронном зале Рейка. Значит, нужно мысленно представить его: тьма, дыхание Куральда Галейна. Тьма и мертвые тела, завернутые в погребальные одежды…»

Зажмурившись, Паран шагнул вперед, увлекая за собой Быстрого Бена, и…

Под ногами был камень. Капитан открыл глаза, однако это ничего не изменило: тьма по-прежнему оставалась непроглядной. Но он почувствовал, что воздух вокруг был иным. Паран сделал еще шаг. Быстрый Бен пробормотал заклинание, и у них над головой вспыхнул светящийся шар.