Ева Софман - Та, что гуляет сама по себе
"Ночная Тварь"… А откуда она её знает? Наверное, и не вспомнит уже. Всё-таки эта легенда действительно малоизвестна — по той простой причине, что и без всяких неведомых тварей в Долине хватало хоть знакомой "в лицо", но оттого не менее проблематичной при встрече с ней нечисти…
Когда Таша открыла глаза, то первым делом задумалась, открыла она их или нет — темнота вокруг оставалась всё такой же тёмной. Однако спустя некоторое время Таша догадалась поднять руку, чтобы нащупать бархат капюшона, и это самое некоторое время мгновенно вызвало у неё унылые мысли о не шибком быстродействии собственного интеллекта: на принятие стратегического решения такого рода определённо требовалось время меньшей продолжительности.
"…хватит терзаться мыслями о собственной неполноценности. Когда ты засыпала, ты не накидывала капюшон".
"Арон? Зачем?"
С ответом Таша определилась, стоило скинуть чёрный бархат с головы и почувствовать на лице водяную прохладу. Где-то высоко ливень танцевал на мокрых листьях, — Таша слышала, — но капли почему-то не стекали по листве, а разбивались в водяную пыль, которая и струилась туманом вниз, окутывая поляну. Неба за сплошной крышей лиственных крон и видно не было — в лесу царил серый сумрак.
"…какая забота".
"Интересно, сколько времени?"
— Полдень.
Арон сидел, сложив руки на груди, прислонившись спиной к дереву — за границами круга. Звёздочка мирно пощипывала травку рядом с ним.
— Доброе утро, — склонил голову дэй.
Судя по всему, он не был занят никаким делом, кроме ожидания, пока Таша соизволит проснуться.
— Доб… кх-кх, — спросонья голос был чуточку хриплым, — доброе. И давно вы так… сидите?
— Я не выходил из круга до рассвета.
— Вы хоть поспали?
— Немного. Но я два дня хорошо отсыпался в трактире, так что не беспокойтесь о моём самочувствии.
Таша лениво потянулась (при этом с губ её сорвалось нечто среднее между мурлыканьем и мяуканьем), встала на колени и откинула капюшон с лица лежавшей рядом Лив.
— Лив… Лиив! Вставай давай, хватит дрыхнуть!
Безрезультатно: личико сестры оставалось по-спящему безмятежным.
— Лииив! — Таша легонько потрясла девочку за плечи.
— Sit weni'a verbo — мне кажется, вы не добьётесь успеха, — подал голос дэй. — Она не может проснуться… пока.
— Поняла уже, — Таша устало отвела с лица прядь влажных волос.
"…когда же оно кончится, это пока?"
Таша покосилась на свои руки. Вид грязи под ногтями, что ни говори, не слишком обрадовал.
— Отдала бы весь свой хлеб за тазик с чистой водой, — заявила она.
— Этого обеспечить, увы, не могу. Но, насколько я знаю, в паре часов езды отсюда есть озеро.
— Ой, это же здорово!
— Даже в дождь?
— А я люблю купаться в дождь. И гулять в дождь люблю… При условии, конечно, что потом я приду домой, где меня встретит камин, кружка горячего чая и мама с кучей упрёков и сухим полотенцем наготове.
"…но она никогда уже тебя не встретит, забыла?"
Слова сорвались с губ прежде, чем обдумались.
Слова должны были резануть болью.
…но боли не было.
Был лёгкий ёк в сердце и… грусть? И воспоминания, которые не ранят… неясные… размытые. Словно сквозь дымку десятков лет…
За сутки она ни разу не вспомнила о смерти матери.
Она проснулась в нормальном настроении.
"Я… такая… чёрствая, бесчувственная и бездушная эгоистка?"
— Таша, живым — жизнь. Люди уверены, что после смерти близких они обязаны денно и нощно пребывать в трауре, но забывают об одном: те, кто покинули нас, вряд ли хотели бы этого — за теми редкими исключениями, когда кто-то накладывает на себя руки, чтобы его пожалели. Но на такой шаг по таким причинам решаются только… слабые. Серые. Считающие упорно, что их не ценят. А потому на их похоронах жалость наблюдается у одного из десяти присутствующих — остальные же пребывают в нетерпении, когда бросят последний ком земли на могилу и начнутся поминки… Ужасно глупо. И явно того не стоит. Думается, если те самоубийцы видели свои похороны, — с той стороны, конечно, — они грызли локти, так хотелось вернуть всё назад.
Таша вдруг осознала, что последнюю минуту забывала моргать.
"Нет, ей-Неба, для дэя у него порой очень странные рассуждения…"
— В общем, не вините себя. У вас было и будет слишком много забот, чтобы хоронить себя заживо. Да и ваша мать отдала свою жизнь не для того, чтобы вы до самой смерти посыпали голову пеплом, — Арон встал. — Перекусите, и едем.
— Такие руки я к еде не допущу.
— Вы уверены? До озера часа два, не меньше.
— Ничего, потерплю.
Спустя пару минут Звёздочка, с покорной обречённостью позволившая троим всадникам устроиться на своей спине, уже рысила по тропинке.
— И что же вы планируете дальше делать? — спросила Таша.
— Думаю, дня три-четыре нам стоит провести где-то здесь.
— Что-то меня не радует перспектива поселения в Криволесье…
— Где-то здесь — это подальше от нашей с вами родной провинции. Подгорная, Заречная, Лесная… Первая представляется мне наиболее предпочтительной. За это время преследователи наверняка наведаются к вам домой… а более продолжительные планы я пока строить не решаюсь.
— Значит, сейчас мы отправляемся к гномам?
— Verum.
Таша задумчиво шмыгнула носом:
— Один из них обронил зеркало…
— Так это было зеркало?
— А вы не видели?
— Я не различил, что именно, — показалось, или ответил несколько уклончиво? — Я видел ваши действия, связанные с этим предметом, но не сам предмет. Он волшебный… и как-то заговорён от телепатии.
— М… интересно. Ну так вот, на зеркале есть клеймо. Ювелирного дома Риддервейтсов. И у меня сразу возникла идея осведомиться у гномов о владельце этого зеркальца.
— Я бы на вашем месте этого не делал, — после минутного колебания сказал Арон.
— Почему?
— Трудно объяснить. Просто… предчувствия. Вообще лучше бы от него избавиться. Вы же не собираетесь разыскивать этого самого владельца?
— Ну…
— Тогда зачем вам знать, кто он?
— Просто… из любопытства.
— Любопытство кошку сгубило.
"Ну знаю, знаю!"
— Ладно… Это я так.
Воздух был тёплым, сотканным из дождевой мороси. Во влажной одежде было малость некомфортно, но не холодно.
Эх, хлеб отсыреет…
— Может, поговорим? — когда молчание несколько затянулось, предложила Таша.
— Вам скучно?
— Вообще-то нет, но… как-то непривычно молчать, когда рядом другой человек. Мне сразу кажется, что скучно ему.
— Когда люди могут вместе молчать, это стоит тысячи слов. Да и, поверьте, мне не скучно — хотя бы по той причине, что я могу слушать вас и без единого произнесённого вами слова. Мысли, образы, чувства… Импровизированный монолог. И это гораздо интереснее. Разговаривать со мной, когда хотите что-то рассказать, дело неблагодарное. А рассказывать что-то вам — я же вижу, что вы не готовы сейчас задавать вопросы. Они у вас ещё… не дозрели. Да и настроение не то.
