Стеф Свэйнстон - Год нашей войны
— Цель Замка — защищать Четырехземелье от Насекомых, не так ли?
Она кивнула.
— И как же музыкант может помочь нам? — продолжал император. — Твоя мелодия способна превращать Насекомых в камень?
— Она может повести фюрд в атаку. Я слышал ее марши… — вмешался я.
— Вестник, довольно. — Император засмеялся. — Еще расскажи мне, что смелые речи построят солдат в шеренги и поведут в бой! Мне кажется, что присутствие Свэллоу будет только отвлекать эсзаев. Губернатор Ондин, если бы в Четырехземелье царил мир, то, возможно, твоя музыка и понадобилась бы, но сейчас, когда все искусства смертных остались в прошлом… Если я сделаю тебя бессмертной, то на каких основаниях другой музыкант сможет бросить тебе вызов? Критериев, чтобы определить лучшего, просто не существует.
Ее мягкое тело коснулось моей ноги. Она дрожала от волнения. Терять ей было нечего, и она хотела выжать максимум из ситуации, в которой оказалась. А я разозлился — разве мы имеем право решать, какая деятельность полезна, а какая нет? Я видел фокусы Молнии со стрелами, а моя способность летать — это обычная акробатика. Наконец, невозможно отделить творчество от военного ремесла, ибо они, безусловно, влияют друг на друга. Творчество — это особенность человечества, которую мы пытаемся сохранить. Если эсзаи — просто машины войны, то мы ничем не лучше Насекомых.
— Даже на войне есть место музыке, — мягко сказала Свэллоу, однако император предпочел ее не услышать.
— Я не желаю наделять людей бессмертием только за то, что у них имеются всевозможные увлечения, — произнес он.
— Мой повелитель, она — лучшая из всех.
Император улыбнулся, как волк в детской сказке.
— Губернатор Ондин, я думаю, что ты уже сделала себя бессмертной. Твоя музыка не умрет.
— Мой император, я могла бы сделать намного больше — я могла бы творить вечно! Если я умру, то Четырехземелье потеряет мой талант.
— А не погибнет ли твоя творческая натура, если ты обретешь бессмертие? Люди творят, чтобы оставить миру память о себе. Бессмертным не надо заботиться о подобных вещах.
— Но только если моя жизнь будет вечной, я смогу выразить в музыке все, что есть в моей душе.
— Любой житель империи видит военные таланты бессмертных, а музыку способен воспринять далеко не каждый, поэтому твое членство в Круге будет подвергнуто жестокой критике.
Мужество оставило Свэллоу — она не могла спорить с императором и замолкла, боясь, что и так сказала слишком много. Я подумал, что виртуозы обладают своеобразной силой — не такой, как у меня, но ничуть не меньшей. Те, кто понимает ее музыкальный дар, убеждены и в силе ее духа. Многие эсзаи утомлены однообразием и любят нововведения, а некоторые, подобно мне, изобретают их для того, чтобы сделать нашу жизнь интереснее и чтобы доказать, что мы — лучшие во всех видах деятельности. Более уверенные в себе бессмертные приветствуют новшества и благосклонно отнесутся к тому, то Свэллоу сможет творить вечно.
— Ты считаешь, что музыке нужен хранитель-эсзай, подобно тому как Молния сберегает в веках стрелковое ремесло? — спросил Сан. — А может, лучше позволить музыке изменяться и развиваться от поколения к поколению? Я думаю, что твое желание присоединиться к Замку не связано с музыкой. Ты преследуешь личные цели. Комета спросил в свое время, как он может служить мне, а ты, похоже, просто требуешь бессмертия.
— Мой император, простите меня, если я слишком спешу. Но это в природе обычных людей — думать, что время стремительно уходит и смерть неизбежна.
Агатовые глаза императора смягчились, и он вздохнул.
— Ах да, — проговорил он. — Я помню… Вестник, как, по-твоему, любили бы музыку Ондин больше, если бы ее создательнице было суждено однажды умереть?
Я подумал о щитах снаружи Тронного зала, которые раньше были так важны, что их повесили в сердце Замка. А теперь мы даже не знаем, какие земли они представляли.
— Если музыку Свэллоу будет играть кто-то другой, — сказал я, — то это будет уже совершенно иная музыка. Если Свэллоу умрет, ее творчество тоже погибнет.
Я взял себя в руки, выпрямился и встретился со взглядом Сана. Император напоминал лиса. У него было узкое лицо и белые волосы; руки, выглядывавшие из-под плаща золотого с оттенком слоновой кости цвета, покоились на каменных подлокотниках. В невероятных глазах плясал озорной огонек.
— Сколько ей сейчас лет?
— Девятнадцать, мой лорд.
— А какой у тебя возраст на протяжении уже двух сотен лет, Комета?
— Двадцать три. Но я стал мудрее!
— Правда? Я думаю, мы не можем лишить Четырехземелье музыки, которую она напишет в более зрелом возрасте. Она наберется опыта, и ее творчество настолько разовьется, что остальной мир будет учиться у нее. Тогда мы вернемся к этому вопросу, — закончил Сан. — Мы еще увидимся. Этим вечером я буду слушать твою игру.
Свэллоу встала и сделала несколько шагов назад, после чего развернулась и покинула зал. Я услышал, как на галерее раздались торопливые шаги — это Молния бросился за ней вслед. Несколько эсзаев рядом со мной захихикали.
Сан ограничил количество членов Круга. В нем было пятьдесят бессмертных, не считая императора и их мужей или жен. Свободные места появлялись очень редко. Похоже, Свэллоу придется долго ждать.
— Что же нам делать с тобой? — спросил Сан. Наступила моя очередь упасть на одно колено и уставиться в красный ковер. — Отправляйся обратно в Рейчизуотер и поговори с королем. Я хочу знать, чего он добивается, что планирует и как себя ощущает. Последнее — самое важное.
— Да, мой повелитель.
— Можешь напомнить ему, что Замок все еще в его распоряжении.
На это «все еще» было сделано какое-то странное ударение, и я осмелился уточнить:
— Не будет ли лучше, если на трон взойдет новый король?
— Комета, ты же прекрасно знаешь — у Замка нет своего фюрда. Мы не имеем власти ни над королем Авии, ни над губернатором Хасилита, ни над какими-либо другими губернаторами и лорд-губернаторами поместий. Мы помогаем им, когда они нас просят, и даем совет, если это необходимо. Иначе как мы продержимся еще тысячелетие до возвращения Бога?
— Я понимаю, мой повелитель.
— Если нас считают могущественными, то нашим мнением заинтересуются. Решать, достоин Станиэль трона или нет, должны губернаторы Авии. Молния единственный из них, кто разъяснил мне свою позицию. Он обеспокоен развитием событий и опасается междоусобиц. Это было бы катастрофой.
— Да, это так.
— Все свежие новости ты должен в первую очередь докладывать мне. Не Молнии — иногда он слишком самоуверен. Медлительность в оценке ситуации может создать для Замка сложности. Не допустить этого — твоя обязанность, Комета. А я ничего от тебя не получил, не считая того доклада, который написала твоя жена и подписала твоим именем.
