Ольга Малашкина - Три смерти и Даша (СИ)
Я лежала на теплом белом песке и смотрела на волны, разбивающиеся о берег. Это место показал мне Он. Это маленький остров, не нанесенный ни на одну карту, но очень опасный для моряков. Подводные скалы у берега загубили немало кораблей. Неудивительно, что Он здесь частый гость. Правда, по мере совершенствования техники, Он бывает здесь все реже и реже. Да, Он и не любит море, слишком уж часто Он там случается — надоело. Я бываю здесь гораздо чаще — в море я случаюсь довольно редко.
Море помогает успокоиться а мне сейчас это особенно необходимо. Мне нужно прийти в себя после случившегося. Надеюсь, что этот бешеный старик не травмировал меня. А вдруг я тоже стала бесплодной, как Оно? Ведь Оно получило травму при похожих обстоятельствах. Нет, лучше об этом даже не думать.
А все‑таки, какими злыми могут быть люди. Прерывают чужие, и без того короткие жизни, а потом кто‑нибудь точно так же прервет и их жизнь. А как выпускает свою злобу на волю те, кто долго терпел! Это действительно страшно.
И что мне теперь делать с Дашей? После того, что она увидела, вряд ли ей захочется попробовать что‑нибудь подобное. Она и так — то не торопится соглашаться, а теперь тем более. Даже не знаю, как ее уговорить. Хуже всего, что мое предложение беспрецедентно. Если бы подобное уже когда‑нибудь случалось, ей было бы легче принять решение. Недавно она говорила, что хотела бы путешествовать, но не имеет возможности. Не понимает, что никто не путешествует столько, сколько я. Надо будет ей сказать.
Как всегда бесшумно и мягко подошло Оно, опустилось на песок около меня и нежно меня обняло. Оно очень любит море, особенно после своей пустой планеты. Есть в море что‑то такое, от чего Оно впадает в транс. Оно может подолгу сидеть у моря и смотреть вдаль. Благо, занятость позволяет.
Оно нежно гладит меня своими красивыми тонкими пальцами. Оно всегда просто лучится нежностью, не исключение и данный момент.
— Ты в порядке? — спрашивает меня Оно. Голос как всегда нежный и мелодичный.
— Вроде — да.
— Я надеюсь.
— Не понимаю, чего ты боишься, меня невозможно убить.
— Я не о том. Давай заведем ребенка, — без всякого перехода предложило Оно: Мальчика. Мне так одиноко. Вас постоянно нет дома. А ребенка я буду любить, буду нянчиться с ним.
— А нас ты уже не любишь?
— Почему, люблю.
— Но, меньше, чем обычно.
— Нет, что ты. Просто, мне вас так не хватает. У меня столько нерастраченной нежности.
— А почему именно мальчика? Ребенка своего пола ты любить не будешь?
— Почему же? Конечно — буду. Только, я вам не нужно, чтобы завести его…
— Прости, я еще не решила, ребенок какого пола у меня появится первым.
— Ладно, решай.
И зачем я спросила? Оно по — прежнему боится, что не нужно нам из‑за своего частичного бесплодия. А как же любовь? Разве можно бросить того, кого полюбили. Тем более, что Оно — настоящий ангел сглаживает острые углы между мною и Ним. Правда, недавно я заметила, что Оно все чаше стало нас стравливать. Оно боится.
— Какой — то сегодня странный прибой. Интересно, почему? — спросило Оно.
— Так ведь полнолуние, — ответила я. — Луна влияет на приливы и отливы, тянет к себе воду. И на прибой влияет, только не так заметно. Еще полнолуние влияет на некоторых странных индивидов. Поэтому люди считают, что в это время свирепствуют силы зла. Хотя, по моему, люди сами и есть своя главная сила зла.
Мы обнялись еще крепче и слушали шум моря.
"Павел, проснись", — разбудил сына ранним воскресным утром отец Димитрий. Паша не сразу понял, почему человек его вероисповедания должен так рано вставать в воскресенье, но потом вспомнил, что вчера пообещал помочь отцу, и нехотя поднялся.
Отец попросил его помочь донести до церкви узлы с вещами, собранными для детей из малоимущих семей. Узлы получились увесистые, одежда в них была в основном поношенная, некоторая, даже слишком. Но, что поделаешь, если люди более или менее хорошо обеспеченные помогали неохотно, полагая, что каждый должен заботиться о себе сам. В этом, конечно была своя доля истины, но все‑таки не каждый наделен деловой хваткой. А вот небогатые жители их района всегда были готовы помочь. Так менее бедные помогали более бедным.
Отец, мать и сын шли молча: отец Димитрий всегда был сосредоточен перед службой, матушка Людмила еще толком не проснулась, а у Пашки не было настроения разговаривать, да и он, честно говоря тоже еще не проснулся. В прохладном утреннем воздухе витал смрадный дым. По выходным, когда все руководство заблаговременно, чтобы не дышать вредными веществами, уезжало за город, завод всегда выбрасывал в атмосферу много разной дряни.
Вскоре они пришли в церковь. Она была небольшая, скромная и не очень красивая, построенная наспех когда‑то в поздние советские времена, когда никто уже толком не помнил, как это правильно делается. Зато в ней царил образцовый порядок, поддерживаемый педантичным отцом Димитрием и энергичной матушкой Людмилой. А еще в ней была какая‑то особая энергетика, дарящая душевное просветление всем прихожанам. Наверное, именно это и называется присутствием духа Божьего.
Пашка печально оглядел знакомые с детства стены. Он хорошо помнил, как пел здесь в хоре каждое воскресенье. Он был одет в белый стихарь, знаменующий чистоту души, а из узких окон под потолком падали длинные солнечные лучи, совсем как сейчас.
И хор сейчас распевался совсем как тогда, только благочестивые девочки, поющие в нем, подросли. Они все были в длинных юбках и кофтах с длинным рукавом, платки скрывали их волосы и обрамляли ненакрашенные лица с безмятежным выражением у всех, как у одной. Паша улыбнулся им и кивнул, здороваясь. Девочки осуждающе на него посмотрели и не ответили ему, хотя в мечтах все, кроме двух, возвращали его на путь истинный, а после жили с ним в освященном церковью браке. И сейчас почти все они украдкой посмотрели на его ангельское лицо, вздохнули и отвернулись. Им запрещено было мечтать и делиться своими мечтами.
Тем временем отец Димитрий услышал, как бабули из числа самых ревностных прихожанок благочестиво беседуют о предстоящей посадке свеклы. "Я слышала, что когда садишь свеклу, надо говорить: "Не будь голенаста, будь пузаста, не будь красна, будь вкусна", — поделилась ценным советом одна из них. Отец Димитрий хотел было сделать им замечание, ведь церковь запрещала любые заговоры — пережиток языческих времен, который никак не хотел оставаться в прошлом; но вовремя вспомнил, что подслушивать, даже невольно, тоже нехорошо и не стал.
Когда Пашка вошел в храм, по нему прокатилась волна осуждающего шепота. Некоторые прихожане даже строили предположения, не поразит ли отступника громом прямо здесь. И как бы отец Димитрий ни хотел вернуть сына на путь истинный, но этот шепот не мог его не раздражать. Ему показалось, что он произнес: "Не судите, да не судимы будете", — тихо, но его хорошо поставленный голос разнесся по всему храму и прихожане примолкли.
