Память льда - Эриксон Стивен

Целитель заметил, что двое стражей Домина не убиты, а лишь ранены. Третий пытался оттащить товарищей в сторону. Малазанец хорошенько прицелился и выстрелил. Один раненый истошно закричал, когда стрела пробила ему грудь. Сжигатель мостов потянулся за новой стрелой, но его сшиб с ног кувыркающийся по лестнице убитый паннионец. Молоток прижался к стенке, дабы не покатиться дальше. Он уже собирался оттолкнуть труп ногой, когда понял, что ошибся. Причем дважды. Во-первых, его опрокинул не паннионец, а Мураш; во-вторых, сержант был еще жив, хотя и весь в крови. Судя по звукам, долетавшим сверху, Ходоку приходилось жарко и он отступал.

Крик Деторан заставил целителя на время забыть о раненом сержанте. Длинным мечом она парировала несколько опасных ударов, сумев сбить со стража Домина шлем и полоснуть врага по шее. Паннионец успел бросить в нее боевой топор, метя в голову. Топор наверняка угодил бы в цель, если бы напанка не загородилась левым плечом.

Треснула разорванная кольчуга, хлынула кровь. Лезвие топора перерубило почти все жилы на левой руке Деторан. Женщина зашаталась, но потом, не обращая внимания на хлещущую кровь, выпрямилась и двинулась на двух оставшихся стражей Домина.

Тот, кто находился ближе, метнул в нее топор. Деторан мечом отшвырнула топор в сторону, затем нанесла снизу косой удар, от которого паннионец не сумел защититься. Отбросив меч, истекающая кровью женщина вцепилась пальцами в глазные прорези вражеского шлема. Силой инерции ее развернуло, а вместе с рослой напанкой повернулась и голова паннионца. Молоток услышал хруст шейных позвонков. Он торопливо вложил в арбалет новую стрелу и приготовился выстрелить.

В это время последний оставшийся в живых противник метнул в Деторан топор… Правая рука напанки, отсеченная выше локтя, упала. Ее пальцы так и остались в глазных прорезях шлема.

Второй топор паннионца вошел Деторан между лопатками. Она с размаху ударилась лицом о стену и затихла. Молоток выстрелил. Стрела угодила паннионцу в подмышку правой руки. Страж Домина, гремя доспехами, покатился по ступеням.

Молоток вставил в арбалет еще одну стрелу и подошел к Деторан. Кровь уже не хлестала из ее ран. Лица напанки он не видел. Молоток не стал дотрагиваться до изуродованного тела; он и так знал, что Деторан мертва.

Спотыкаясь, сверху бежал Штырь. Ему здорово полоснули по шлему, оторвав надбровную пластину. Сама рана была неглубокой, однако по щеке мага текла кровь. Он дико вращал глазами.

— Молоток, да их там не меньше двадцати! Ходок пока держится!

— Ну и дурак! Ему сваливать оттуда надо!

Целитель перезарядил арбалет и нагнулся, торопливо оглядев сержанта.

— Найди себе другой шлем, — бросил он Штырю. — Тут этого добра полно. А потом — за мною наверх.

— Что с Мурашом?

— Поживет еще. Да пошевеливайся, ты!

Ступеньки были завалены телами, и целителю пришлось в буквальном смысле ступать по трупам. Молоток споткнулся и вдруг почувствовал жгучую боль в плече. Что за наваждение? Или Ходок уже перестал отличать своих от чужих? Впрочем, немудрено: баргаст находился в окружении нескольких паннионцев, которых он лупил по очереди, сталкивая вниз. Наконец человеческий клубок потерял равновесие и покатился по ступеням, разбрасывая во все стороны топоры, кинжалы, шлемы и кольчужные перчатки.

Ходок выбрался из-под груды еще живых тел и принялся спешно отправлять стражей Домина в вотчину Худа: он ловко орудовал коротким мечом и вдобавок пинал врагов ногами в тяжелых сапожищах. Молоток отодвинулся подальше, морщась от обжигающей боли. Он уперся здоровым плечом в стену. На лестнице стало тихо, если не считать надсадного дыхания баргаста.

— Смотреть надо, куда суешь свой меч, дубина! — накинулся он на Ходока. — Ты же меня в плечо ранил!

Все дальнейшие гневные слова застыли у целителя в глотке. Ходок был исполосован так, что неизвестно, каким чудом вообще еще держался на ногах. Похоже, самого баргаста это не особо волновало, ибо он привычно ухмыльнулся, глядя на товарища:

— Ранил, говоришь? Бывает.

— Ну и к чему было проявлять подобное геройство? Разве нас не учили вовремя отступать?

— Не перебей я этих ублюдков, они бы и сейчас нам мешали, а теперь тихо, — как ни в чем не бывало ответил баргаст. — Где остальные?

— Внизу. Деторан мертва. Мураша ранили; нам придется тащить его на себе. А Штырь, по-моему, увлекся поисками нового шлема.

— Здешние ему все равно не подойдут, — рявкнул баргаст. — Пусть лучше найдет местную кухню и нахлобучит на голову кастрюлю.

Молоток отошел от стены.

— Хорошая мысль. Идем скажем ему об этом.

— Только надо его предупредить: повара не любят, когда у них воруют посуду.

И баргаст, равнодушно глядя на стекавшие с него струйки крови, двинулся вниз.

— Погоди, Ходок, — остановил его Молоток.

— Ну, чего еще?

— Штырь говорил — их было не менее двадцати.

— Угу.

— И все мертвы?

— Может, половина. Остальные убежали.

— Тебя испугались?

— Скорее уж власяницы Штыря. Хватит болтать, целитель. Идем.

Т’лан имасс нес его по коридору, освещенному факелами. Голова Тока-младшего раскачивалась из стороны в сторону. Несколько раз Тлен останавливался, приглядываясь к убитым.

«Он назвал меня своим братом… Но у меня нет брата… Только мать и бог. Провидец, где ты? Неужели ты меня бросил? Волк умирает. Ты выиграл, Провидец. Так яви же в последний раз свое всемогущество. Освободи меня, и я отправлюсь к вратам Худа».

Они подошли к арочному дверному проему. Сорванная и продавленная дверь валялась рядом. Тлен наступил на нее, хрустнув щепками, и внес Тока в просторное помещение со сводчатым потолком. До недавнего времени здесь стояли изощренные орудия пыток. Однако теперь от них остались груды обломков, чем-то похожие на куски скелетов кровожадных зверей.

«Кто же выместил на них свою ярость? Неужели Тлен? А мне казалось, что в нем давно уже умерли все чувства».

Напротив входа была другая дверь, из-за которой слышался звон оружия.

Т’лан имасс остановился:

— Мне придется пока оставить тебя здесь.

«И возможно, навсегда».

Тлен осторожно опустил изуродованное тело малазанца на пол. Противоположная дверь открылась. В пыточный зал вошел некто в белой маске. На ее блестящей поверхности виднелись две борозды.

«Совсем как шрамы».

В каждой руке вошедший держал по мечу.

«А ведь я тебя знаю, — подумал Ток-младший. — Просто забыл твое имя».

Воин в маске молчал. Он терпеливо дожидался, пока Тлен обратит на него внимание. Т’лан имасс снял висевший за спиной кремневый меч.

— Мок, Третий среди сегулехов, когда ты покончишь со мной, ты заберешь отсюда Тока-младшего?

Воин в маске слегка наклонил голову.

«Вспомнил! Это же ты, упрямец Мок! Тебе до сих пор не дает покоя поединок? И теперь ты собираешься убить моего друга… моего брата».

Движения соперников были столь быстрыми, что единственному глазу Тока они казались подернутыми легкой дымкой. Железо ударяло по камню, высекая россыпи искр. Сумрак отступал, обнажая нагромождения дерева и металла. Неизвестно, сколько лет (а может, и веков) орудия пыток накапливали в себе ужас, боль и страдания своих жертв, и теперь с каждой вспышкой все это выплескивалось наружу, словно освобожденное искрами и… всем тем потаенным, что скрывалось в душах т’лан имасса и сегулеха.

Ток-младший физически ощущал эту стихию. Или, пожалуй, не он сам, а плененный волк внутри его. Чем сильнее сегулех теснил Тлена, тем беспокойнее вел себя зверь.

«Для него мое тело — такое же орудие пытки. Смятое, но еще не разрушенное».

Малазанцу вдруг показалось, что он видит прутья клетки с клочьями шерсти. Клетка.

Кое-как Ток сумел подтянуть под себя изуродованные ноги и уперся в пол локтем, покрытым гнойниками. Жилы, ослабевшие от длительного бездействия, натянулись, грозя оборваться. Он еще подтянул ноги, пытаясь встать на колени. Пальцы, сжатые в кулаки, быстро онемели. Не обращая на это внимания, юноша попробовал подняться, однако его качало из стороны в сторону.