Стивен Эриксон - Дом Цепей (litres)
Л’орик застонал и осел на землю.
Убийца выдернул нож, присел и задрал Л’орику голову, ухватив за подбородок. Замахнулся.
— Да брось этого дурака! — прошипел другой голос. — Она рвёт цепи!
Л’орик видел, как убийца заворчал, а затем двинулся прочь.
Высший маг чувствовал, как грудь его заполняется кровью. Медленно перевернулся на бок, ощутил тёплый ток из раны. Так он ясно видел богиню…
…и убийц, которые подкрадывались к ней.
Чародейство струилось по их ножам, плетенье магии смерти.
Богиня закричала, когда первый нож вонзился ей в спину.
Л’орик смотрел, как её убивают. Долго, жестоко, мучительно. Персты Корболо Дома, избранные убийцы, поджидали в засаде там, куда привёл их Фебрил — никто другой не смог бы сюда проникнуть, — вооружённые чародейскими заклятьями, которые сплели Камист Релой, Хэнарас и Файелль. Богиня отбивалась с невообразимой яростью, и вскоре трое из четверых убийц были мертвы — она разорвала их, четвертовала. Но теперь богиню плотно опутали цепи, потащили вниз, и Л’орик увидел, как гаснет пламя в её глазницах, увидел, как духи оторвались, улетели прочь, внезапно освобождённые. Последний убийца метнулся к ней, с размаху всадил свой нож. Прямо в темечко. Чёрная вспышка, взрыв, который отбросил убийцу назад. Череп и клинок разлетелись на куски, которые рассекли лицо и грудь Перста. Ослеплённый, он с воплем отшатнулся, споткнулся о корень и с глухим стуком рухнул на землю.
Л’орик слышал его стоны.
Цепи змеились по телу павшей богини, пока от него ничего не осталось — лишь поблёскивала груда чёрных железных звеньев.
Ветер, терзавший прежде верхушки деревьев, вдруг улёгся, и в лесу воцарилась тишина.
Все они хотели заполучить этот осколок Пути. Изодранное сокровище. Но Тоблакай убил Фебрила. Он убил двух Дераготов.
Он убил Бидитала.
А что до Корболо Дома — что-то мне подсказывает, что с ним Императрица захочет побеседовать лично. Несчастный ублюдок.
Под телом мага кровь уходила в мох.
Л’орик понял, что умирает.
Рядом хрустнул сучок.
— Ну, я не удивлён. Отослал прочь своего фамильяра, да? Опять.
Л’орик с трудом повернул голову, поднял взгляд и даже сумел слабо улыбнуться.
— Отец.
— Не думаю, что в твоей комнате многое изменилось с тех пор, как ты её покинул, сын.
— Пылью поросла, наверное.
Осрик хмыкнул:
— Да вся крепость запылилась, я бы сказал. Сколько же веков я там не был…
— А слуги?
— Я всех отпустил… где-то тысячу лет назад.
Л’орик вздохнул:
— Удивлюсь, если там ещё не всё развалилось.
Осрик неторопливо присел рядом с сыном, его фигуру осветило чародейской сияние Дэнула.
— Да нет, сын, стоит, как стояла. Я всегда забочусь о запасных путях отступления. Плохо тебя подрезали. Лучше лечить постепенно.
Л’орик закрыл глаза.
— В моей старой постели?
— Да.
— Она короткая. Уже была короткой, когда я ушёл.
— Ну, к сожалению, ноги он тебе не укоротил, Л’орик.
Сильные руки подхватили его и без усилий подняли.
Абсурдным образом — в моём-то возрасте — он почувствовал себя в безопасности. В объятьях отца.
— Так, — проговорил Осрик, — теперь осталось только понять, каким Худом нам отсюда выбираться?
Чувство безопасности исчезло.
Она споткнулась и чуть не упала. Заморгала под железной сеткой забрала в горячем, спёртом воздухе. Внезапно доспехи показались неимоверно тяжёлыми. Приступ паники — в этой металлической печке солнце её заживо испепелит.
Ша’ик замерла. Попыталась взять себя в руки.
Себя. Ох, нижние боги… она пропала.
Она стояла в долине одна. С противоположного гребня спускалась одинокая фигура. Высокая, неторопливая. До боли знакомая походка.
Гребень позади Тавор и вершины всех древних коралловых островов по краю долины заполонили солдаты.
Воинство Апокалипсиса тоже, наверное, смотрит, заподозрила Ша’ик, но не обернулась, чтобы проверить.
Она пропала. Она меня… бросила.
Я была когда-то Ша’ик. А теперь я снова Фелисин. И вот ко мне идёт та, что предала меня. Моя сестра.
Она вспомнила, как Тавор с Ганосом играли деревянными мечами. Самое начало пути к смертоносной привычке, к бездумной лёгкости во владении этим оружием. Если бы мир не изменился — остался таким же, как в это верят дети, — пришла бы и её очередь. Треск деревянных клинков. Ганос бы смеялся и мягко наставлял её — с братом всегда было легко и радостно, потому что он умел подчинять обучение естественным радостям игры. Но ей такого шанса не выпало.
Не выпало, по большому счёту, ничего, что могло бы сейчас вернуться — тёплыми, успокоительными, обнадёживающими воспоминаниями.
Тавор расчленила их семью. И Фелисин выпали ужасы рабства на рудниках.
Но кровь — это цепь, которая не может разбиться.
Тавор была уже в двадцати шагах. Обнажала свой отатараловый меч.
И хоть мы уходим из родимого дома, он никогда не уходит от нас.
Ша’ик чувствовала вес собственного клинка — такой, что запястье ныло. Она и не помнила, как обнажила его.
За сеткой и прорезями забрала Тавор подходила всё ближе — мерно, ни быстрей, ни медленней, чем проделала весь остальной путь.
Не догонишь. Не отстанешь. Как же иначе? Нас ведь разделяют одни и те же годы. Цепь никогда не натянется. Никогда не провиснет. Длина её предписана раз и навсегда. Но вес её… о, вес меняется.
Она была гибкой, ловкой, болезненно экономной в движениях. В этот миг она — само совершенство.
Но для меня кровь тяжела. Так тяжела.
И Фелисин попыталась поднять её — эту внезапную, ошеломительную тяжесть. Попыталась поднять руки — не думая, как это движение может воспринять…
Тавор, всё в порядке…
Оглушительный звон, который отозвался в правой руке, и невыносимая тяжесть клинка вдруг исчезла.
Затем что-то ударило её в грудь — точно холодный огонь пронзил тело — а потом что-то потянуло её назад, будто кто-то сзади ухватился за её кольчугу и дёрнул. Она поняла, что это остриё. Остриё меча Тавор, пробившего поддоспешник на спине.
Фелисин опустила взгляд, увидела кроваво-ржавый клинок, пробивший её насквозь.
Ноги подкосились, и меч тоже подался вниз под её весом.
Но она не съехала по клинку.
Её тело задержалось на нём, выпуская лезвие лишь совсем маленькими рывками, оседая на землю.
В прорезь забрала она смотрела на сестру — силуэт по другую сторону сетки чёрного железа, которая навалилась на глаза, щекотала ресницы.
