Ника Созонова - Никотиновая баллада
Через полчаса Джулька, добрая душа, поцарапалсь в дверь с моей одеждой. (Клиент был ублажен Виолеттой.) Я оделась и ушла, никому ничего не объясняя.
Илона звонила мне на мобильный раз по пять в день в течение недели. Я не откликалась. И она угомонилась в конце концов.
Деньги кончились. Я отнесла в скупку золотую цепочку и пару колечек. Перешла на самые дешевые сигареты и самый дешевый кошачий корм. Сама почти не ела.
Однажды днем, вернувшись после бесцельных шатаний по улице, я увидела, что дверь в мою комнату приоткрыта. Поскольку я не помнила, закрывала я ее или нет, меня это не обеспокоило и не удивило. Войдя, я обнаружила незваных гостей. Двое незнакомых парней вольготно развалились на диване, а третий рылся в бумагах на столе. Его я узнала мгновенно, хоть он и стоял ко мне спиной.
Если б не тупое равнодушие, в котором я пребывала последнее время, я попыталась бы убежать. Или заорать, чтобы услыхали соседи. Впрочем, раз эти выродки вошли — пугливой и осторожной Лили Павловны дома не было, а дядя Коля валялся в глубокой отключке.
Чувство страха было забаррикадировано так глубоко, что я почти ничего не почувствовала.
Парни загоготали при виде меня, и он обернулся.
— Зачем ты пришел, Зуб? Что тебе надо?
— А как же поздороваться? Сказать, как ты рада видеть старого друга и брата? Сразу с вопросов, нехорошо… Кто тебя манерам учил, шалава?
Он оскалился. Золотых зубов на месте передних резцов уже не было. Зияла широкая щель, отчего гнусная физиономия выглядела еще отвратительней. Он сделал шаг ко мне. Я инстинктивно дернулась назад и, не удержав равновесия, грохнулась. Зуб заржал, и двое его отморозков подобострастно взвыли ему в унисон.
— Ты разве не помнишь, что мы договаривались вернуться за тобой когда-нибудь? А тут такой случай подвернулся: сидим мы с корешами, бухаем, отмечаем мое возвращение с зоны… Я и вспомнил про наш уговор. Реальные пацаны, знаешь ли, всегда держат слово. Думаю, ты не откажешься обслужить меня и моих друзей, по старой памяти, бесплатно!
Он наклонился к моему лицу, обдав запахом перегара и бисеринками слюны. И тут подушка безопасности, сдерживавшая во мне все порывы и чувства, лопнула. (Мне даже послышался в голове характерный хлопок.) Я схватила валявшиеся на полу ножницы и выбросила их острием вперед, в зависшую надо мной омерзительную харю. Зуб отскочил с визгом 'Сучка!!!' Сквозь его пальцы, зажимавшие лицо, заструилась кровь.
Я что-то орала о том, что, если он еще раз приблизится ко мне, следующим движением я отрежу ему яйца. Все, что копилось во мне в последнее время, толчками выплескивалось наружу. Взрывало изнутри череп, застилало глаза красным и черным. Должно быть, это смахивало на приступ эпилепсии или беснование.
А потом был удар по голове…
Очнулась я от холода и от ломоты в затылке. И еще оттого, что занемели руки. Ярости больше не было, она ушла, иссушив и опустошив.
Пейзаж не радовал: бетонные стены без окон, тусклая лампочка под потолком. Два стула, к одному из которых прикручено веревками мое тело — с такой силой, что шевелить можно только шеей и головой. На другом стуле раскачивался на двух ножках один из тех ублюдков, что были с Зубом. Увидев, что я открыла глаза, он перестал мучить мебель и осклабился.
— Пить хочешь?
— Где я?
— В старом бункере, недалеко от города. Их здесь полно — остались после войны.
— Если он старый и заброшенный, откуда электричество?
— Генератор снаружи. Мы давно это место облюбовали: поблизости никого, тишина, природа. Класс!.. Но ты не те вопросы задаешь, деточка. Тебе бы о своей судьбе подумать. Прочувствовать, так сказать, свое ближайшее будущее. Зря ты так с нами, зря!.. — Он сморщился притворно жалостливо и шмыгнул подвижным отвислым носом. — Мы бы потешились чуток и ушли, глупая девочка! Никто ничего не видел, никто ничего не узнал. Но ты совершила ошибку: порезала боссу лицо. Он в больнице сейчас, и неизвестно, сумеют ли ему спасти глаз. Зуб велел дожидаться его и ничего с тобой пока не делать. Кормить, поить, в туалет выводить. Он самолично поквитаться хочет.
Парень приумолк, ожидая моей реакции. Я молчала. Лишь шевелила кистями рук, чтобы ослабить хватку веревок.
— Вообще-то, он не зверь, — после разочарованной паузы продолжил мой охранник. — Но мне почему-то кажется, что сейчас он зол. Я бы даже сказал, очень зол…
Если он пытался меня напугать, то просчитался. Я была не в состоянии чего-либо бояться. Как и вообще что-либо ощущать. Видимо, вспышка гнева была последним выбросом страстей, и больше ничего не осталось.
Поняв, что у меня нет желания поддерживать беседу, парень заткнулся, вернувшись к своей роли сторожевого пса. Хотя, зачем сторожить крепко привязанное тело, было неясно: не только двигаться, но и дышать было проблематично. Пару раз качнувшись на стуле и едва не приложившись к бетонному полу копчиком, он пробормотал непонятно к чему:
— О женщина, о тварь, как ты от скуки зла…
— Отморозок, цитирующий Бодлера? Занятно.
— Не больше, чем проститутка, разбирающаяся во французской поэзии.
Я не ответила, и вновь воцарилось молчание.
Закрыв глаза, я обратила зрачки в душу. Пыталась отыскать хоть что-то живое: ненависть, страх, надежду… Тщетно. Лишь пустота, в которой уныло тлело мое бессмертное 'я'. Все умерло…
Шли минуты и часы. Мой надсмотрщик то и дело куда-то выходил и тут же возвращался. Пару раз спросил, не хочу ли я в туалет, или попить, или еды. Я не ответила. Я упорно искала в себе хоть что-то, за что можно ухватиться. Мне не хотелось умирать совершенно пустой, полой.
Мама и папа… запах ванили… их могилы, куда я приходила плакать, когда было особенно плохо… Детдом, коридоры с облупившейся зеленой краской, овсянка, чужие лица, шершавые и брезгливые… Мик… мой синекрылый ангел, дым его сигарет, кошмары, которые только он один умел отгонять. Только мой, и ничей больше…(Мне показалось, что внутри стало чуть-чуть теплее. Может, еще не все умерло?..) Дар — убийца с серебряными волосами… эстет, эссеист, коллекционер, творец изящного небытия. Мстящий Богу или играющий с Богом в запутанную игру… Три смерти. Три заказанных ему смерти… Ближе, теплее. Я почти чувствую… но что? Я не хочу, чтобы они умирали. Да, так и есть: чувствую, что НЕ ХОЧУ. Но почему, почему, черт возьми?!.. Я их простила? Нет, не то. Во мне нет ничего от христианского слезливого милосердия, от услужливо подставленной левой щеки. Из-за Мика — ведь он ушел оттого, что я вконец озлобилась, что слово 'избавление' стало для меня синонимом слова 'месть'?.. Тоже не то. Но что же тогда, Господи, что?.. Мне казалось, если я пойму это, все станет просто и ясно. Ясно и хорошо, так хорошо, как не было даже в раннем детстве…
