Хартман Рейчел - Серафина
Люди в комнате оробели; драконы же глядели неуверенно.
— Глиссельда, позаботься о гостях! — отрезала королева и покинула салон.
Принцесса заметно струсила. Принц Люциан рядом со мной переступил с ноги на ногу и пробормотал: «Ну же, Сельда». Она его слов слышать не могла, но все же подняла голову, будто услышала, и попыталась скопировать уверенную осанку бабушки. Она направилась к Эскар и поцеловала ее в обе щеки. Для этого миниатюрной принцессе пришлось встать на цыпочки. Эскар любезно склонила к ней голову, и все зааплодировали.
Течение вечера возобновилось; саарантраи так и стояли с краю все вместе, будто напуганное стадо, жалобно звеня колокольчиками, а остальные гости обходили их по широкой дуге.
Я тоже держалась на расстоянии. Эскар знала меня, но не хотелось подвергать себя риску быть учуянной другими. Еще неизвестно, что они сделают. Возможно, примут меня за ученого с освобождением от колокольчика, или, может, Эскар бестактно упомянет о моем происхождении, и весь салон услышит.
Да нет, не станет она так делать. По словам Ормы, скрещивание является таким вопиющим нарушением арда, что ни один дракон не допустит и мысли о том, что мое существование возможно, и уж точно не выскажет подобной идеи вслух.
— Слабо пригласить ее на танец? — сказал какой-то дворянин у меня за спиной, вырывая меня из раздумий. На мгновение я решила, что он имел в виду меня.
— Кого? — раздался голос вездесущего графа Апсига.
— На выбор, — рассмеялся его друг.
— Нет, я имею в виду, кто из них «она»? Эти драконихи такие мужеподобные.
Его замечание меня рассердило, но почему? Они ведь говорят не обо мне… хотя, в некотором окольном смысле, и обо мне тоже.
— Главная проблема с женщинами-червями, — заметил Йозеф, — это крайне неудобное расположение зубов.
— Расположение? — удивился его собеседник — по-видимому, до него медленно доходило.
Я почувствовала, что у меня начинает пылать лицо.
— Зубы у них, — произнес Иосиф с ударением, — в очень неожиданных местах, если вы меня понимаете.
— Зубы в… О! Ой!
— «Ой» — это еще слабо сказано, дружище. Да и их мужчины не лучше. Представьте себе гарпун! И они только и ждут, как бы насадить на него наших женщин и вырвать им…
Больше я терпеть не могла: огибая танцующих, бросилась прочь в поисках окна. Дрожащими руками распахнула раму и отчаянно втянула свежий воздух. Закрыв глаза, я представила себе мой сад и укрылась в его безмятежности, пока мое смущение не сменилось печалью.
Это была всего лишь обычная мужская шутка, но в ней мне слышался отзвук всех насмешек, которыми они осыпали бы меня, если бы только знали.
Проклятый Виридиус… Я не могла больше там оставаться. Скажу ему завтра, что приходила; у меня и свидетели есть. Но на самом пороге, словно постарались святые покровители комедии, я встретила старика собственной персоной. Он преградил мне путь тростью.
— Не может быть, что ты уже уходишь, Серафина! — воскликнул он. — Еще нет и десяти!
— Простите, сэр, я… — Голос сорвался, и я безнадежно махнула рукой на толпу, надеясь, что он не заметит стоящие у меня в глазах слезы.
— Ларс тоже не пожелал прийти. Застенчив не меньше тебя, — сказал Виридиус с непривычной мягкостью в голосе. — Ты уже засвидетельствовала свое почтение принцессе и принцу? Нет? Ну, хоть это-то нужно сделать.
Он взял меня под правый локоть забинтованной рукой, другой опираясь на трость, подвел к дивану Глиссельды. На фоне небесно-синей ткани она сверкала, словно звезда; придворные кружили вокруг нее, как планеты на орбите. Мы дождались своей очереди, и он пробился вперед со мной на буксире.
— Инфанта, — сказал старик, кланяясь. — Эта очаровательная юная дама должна еще выполнить множество поручений — моих — но я дал ей знать в весьма недвусмысленных выражениях, как непростительно грубо было бы с ее стороны уйти, не засвидетельствовав вам свое почтение.
Увидев меня, Глиссельда просияла улыбкой.
— Ты пришла! Мы с Милли поспорили, придешь ли ты хоть раз. Я теперь должна ей лишний выходной, но я даже рада. Ты знакома с моим двоюродным братом Люцианом?
Я открыла было рот, чтобы заверить ее, что знакома, но она уже позвала принца.
— Люциан! Ты спрашивал, откуда у меня вдруг появились такие интересные мысли о драконах… вот, гляди, это мой советник по вопросам драконов!
Вид у принца был хмурый. Сначала я предположила, что, сама того не заметив, сделала что-нибудь грубое, но потом увидела, как он бросил взгляд на Эскар и ее маленькую армию, которая бессмысленно толклась в углу. Возможно, ему не понравилось, что принцесса так громко распространяется «по вопросам драконов» в присутствии самых настоящих живых драконов, притворяясь, что не замечает их.
Принцесса Глиссельда выглядела озадаченной той неловкостью, что повисла в воздухе, словно это был странный запах, которого она никогда прежде не чувствовала. Я посмотрела на принца Люциана, но он нарочито упорно глядел в сторону. Хватит ли у меня духу высказать вслух то, что он не осмеливается?
Именно на почве страха расплодились в этом мире Томасы Бродвики: люди боялись говорить о проблеме, боялись самих драконов. Последнее меня не останавливало, а уж первое, конечно, должен заглушить голос совести.
Можно было сказать это хотя бы ради Ормы.
И я решилась:
— Ваше высочество, пожалуйста, простите мою прямоту. — Я взглядом указала на драконов. — Вам с вашим ласковым нравом было бы подобающе пригласить саарантраи сесть подле вас или даже станцевать с кем-нибудь из них.
Глиссельда застыла. Теоретические рассуждения о драконах — это одно, но вот взаимодействие с ними — нечто совсем иное. Она бросила на кузена испуганный взгляд.
— Она права, Сельда. Двор во всем следует нашему примеру.
— Я знаю! — нервно отозвалась принцесса. — Но что я… как я… Я же не могу просто…
— Придется, — сказал Люциан твердо. — Ардмагар Комонот явится через восемь дней, и что тогда? Нельзя позорить бабушку. — Он одернул манжеты камзола, поправляя их. — Я пойду первым, если так проще.
— О да, спасибо, Люциан, конечно, так проще! — воскликнула она с облегчением. — У него все это получается куда лучше, чем у меня, Фина. Вот почему полезно будет выйти за него замуж — он такой практичный и понимает простых людей. В конце концов, он же бастард.
Поначалу меня просто изумило, что она так спокойно назвала своего жениха бастардом, а он не возражал, но потом я заметила его взгляд. Возражал. Очень даже возражал — но, похоже, чувствовал, что не имеет права сказать ей об этом.
